Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Почему ты мне помогаешь? Кто ты вообще такой?
— Я? — казалось, Лисёнок был искренне удивлён этим вопросом. — Я — Пак с Волшебных холмов, Робин-весельчак, Том-башмачник, хитрый рыжий лис! У меня сотня имён и тысяча обличий. Я родом из Англии, но ношусь по всему миру, ведь для меня моря и проливы не помеха!
— Робин-весельчак из той самой песни, — протянула Эжени. — А Ольховый король — это Оберон?
— Ну нет, Оберон — король эльфов и фей в Англии, а Ольховый король — во Франции, — белозубо улыбнулся Лисёнок. — Только в последнее время он что-то стал плох — нехорошо говорить такое о королях, но мне, придворному шуту, можно. Не может уследить за нечистью — совсем она распоясалась в ваших землях! Не снимает чары с юношей
— Как мне спасти Леона и остальных? — прошептала Эжени, чувствуя, что у неё немеют губы.
— Король и королева любят игры, — Лисёнок посерьёзнел. — Можешь сыграть с ними в карты, кости или шахматы, а ставкой будут очарованные люди. Можешь обещать им взамен что-то или кого-то — но это что-то должно быть действительно ценным. Можешь спеть или сплясать для них, а в награду попросить расколдовать людей. И помни: ничего не ешь и не пей здесь, иначе и твой оберег тебя не спасёт!
— Спасибо, — прошептала Эжени, опуская взгляд и снова прикидываясь сонной.
— Рано ещё благодарить, — усмехнулся Лисёнка и, посмотрев в сторону, внезапно вздёрнул свой острый нос. — А вот и твой Леон!
Эжени стоило большого труда не кинуться сразу туда, куда он указал, а бросить взгляд из-под опущенных ресниц. Леон сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, и безучастно смотрел в одну точку перед собой, точь-в-точь как Мишель Буше в доме старосты. Плащ его был распахнут, открывая белизну рубашки, шляпа валялась рядом. На глазах у Эжени девушка в тонком полупрозрачном платье подошла к нему, на ходу меняя свой облик — её маленькая фигурка вытянулась, волосы из чёрных стали рыжими и завились в кудри. Она склонилась над Леоном и прижалась губами к его губам. Эжени вздрогнула от неожиданного укола ревности, нервно обернулась, ища помощи Лисёнка, но его и след простыл.
Вновь повернувшись к Леону, она увидела, что тот мягко высвобождается из объятий рыжеволосой, которая тотчас же с обиженным видом ускользнула прочь и скрылась во мраке, и с трудом поднимается на ноги. Он поднял голову и встретился взглядом с Эжени — она ахнула, поспешно прикрыв рот рукой. Глаза у бывшего капитана были чистые и ясные, ничем не затуманенные. Заметив Эжени, он быстро опустил голову и дотронулся рукой до розетки из перьев, всё ещё прицепленной к плащу. Эжени дождалась, когда он снова посмотрит на неё, и коснулась рукой своих волос, ощутив холодный металл заколки. Впрочем, она не успела насладиться ликованием от осознания того, что оберег Леона защитил его и сделал неподвластным колдовству, — над кронами деревьев разнёсся звучный трубный голос, который оглушал, проникал в самое сердце и никак не мог принадлежать человеку:
— Дорогу Ольховому королю и королеве фей!
Глава XVII. Песня, танец, бегство
Страх, охвативший Эжени от прогремевшего на весь лес голоса, не мог пересилить её любопытства, и она, вся дрожа, — она сама не знала, от испуга или от нетерпения, вгляделась в туман, клубящийся между вековыми дубами и огромными соснами. В этом тумане появилась какая-то фигура, охваченная золотым сиянием, и все существа, собравшиеся на поляне, — все эти нимфы, сатиры, дриады, наяды, феи, эльфы, лешие, гномы и тролли — поспешно преклонили колени. Эжени упала на колени вместе со всеми, но приподняла голову, чтобы рассмотреть приближавшееся существо.
Сначала ей показалось, что это лось, потом она решила, что это всё-таки олень, но размером он был больше всех оленей, живых и мёртвых, которых ей когда-либо доводилось видеть. Рогов у него было не два, как у
Олень вышел на поляну — большой, величественный, с ног до головы укрытый густой шерстью, которая испускала золотое сияние. Его тяжёлые копыта бесшумно ступали по мху, утопая в нём, широкие ноздри подёргивались, большие миндалевидные глаза, казалось, содержат в себе тьму самой ночи. По рядам лесных духов пробежал шёпот, когда олень чуть согнул ноги и на миг словно тоже опустился на колени, но тут же вновь поднялся с земли — уже не зверем, а человеком. Это был мужчина высокого роста, с грубыми и резкими чертами лица, с выступающими бровями и мрачным взглядом. Длинные чёрные волосы, ничем не сдерживаемые, спадали до талии, чёрные глаза не утратили своей тьмы беззвёздной ночи, рога никуда не исчезли и даже не стали меньше, но их обладатель будто не замечал их веса. Ольховый король никак не прикрывал свою наготу, и Эжени снова, уже который раз за эту ночь, быстро опустила глаза.
Король, тяжело ступая, будто вместо ступней у него всё ещё были копыта, вышел в центр поляны. Эжени глазами нашла в толпе лесной нечисти Леона — он, как и все, опустился на колени, вернее, на одно колено, и склонил голову, но взглядом исподлобья продолжал пронзать короля. Когда повелитель духов повернулся в её сторону, девушку охватила ещё более сильная дрожь, и она уставилась в землю, изо всех сил надеясь, что Ольховый король не заметит её, и в то же время понимая, что от него невозможно спрятаться здесь, в его владениях.
«Но это и мои владения тоже», — напомнила она себе в отчаянной попытке сохранить присутствие духа. «Они достались мне по праву от моего отца, и это я — хозяйка в этих землях, а не какая-то лесная нечисть!».
Эта мысль ненадолго успокоила её, но тут король простёр руку в сторону деревьев, от которых пришёл, между ними снова заклубился туман, и меж духов пронёсся шёпот: «Королева, королева идёт!». Эжени ожидала увидеть ещё одно существо, похожее на оленя, но фигура, чьи очертания проявились за завесой тумана, явно принадлежала человеку, притом женщине. Стройная и высокая, как молодое деревце, она приближалась к поляне, грациозно покачиваясь. Королева фей не была обнажена, но тонкое платье, обтягивавшее её гибкое тело, больше напоминало ночную рубашку, было сшито из лёгкой и прозрачной ткани и почти не скрывало её прелестей. Её лицо было покрыто серебристо-белой вуалью, но подойдя к королю, она откинула вуаль, и над поляной пронёсся громкий вздох.
Эжени поняла, почему для Мишеля Буше на свете не было никого красивее королевы фей. Её кожа светилась серебряным неземным светом, лицо казалось творением искусного ювелира — чуть вытянутое, с правильными чертами, оно будто было создано из тончайшего фарфора. Тонкие губы улыбались, чуть прищуренные голубые глаза смотрели насмешливо, придавая королеве фей сходство с лисой, а на спину её водопадом спадали белокурые вьющиеся волосы. Эжени с трудом заставила себя отвести глаза, а Леон, когда она снова нашла его в толпе, яростно моргал и встряхивал головой, словно силясь отогнать наваждение.
— Дети мои! — прозвенел над поляной голос королевы, нежный и манящий, похожий на пение иволги в роще. — Братья и сёстры! В эту ночь мы собрались здесь ради весеннего бала. Пляски и песни будут продолжаться всю ночь, до самого рассвета, до первых петухов, и вино будет литься рекой. Возьмитесь же за руки, лесные духи, ибо на рассвете нам суждено расстаться до следующего бала!
— Но прежде, чем мы разлетимся по свету, кое-кто новый пополнит наши ряды, — проговорил король, и голос его был подобен рокоту волн. — Моя королева ищет себе рыцаря, а я ищу деву, которая смогла бы стать моей подругой. И раньше, чем закончится ночь, мы решим, достойны ли сын Адама и дочь Евы стать одними из нас.