Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Признаюсь? — пробормотала Эжени, сильнее прижимаясь к стене. — Со смехом? Я?
— А кто же ещё? Мы тебя никогда не били, но честное слово, ты заслуживаешь хорошей розги! Был бы жив отец, он бы тебя не пощадил!
— Почему ты думаешь, что это правда? — дрожащим голосом спросила дочь. — Насчёт меня и капитана Леона?
— Потому что я не понимаю, зачем тебе лгать мне, — высохшая грудь Матильды тяжело вздымалась под рясой. — И сложно выдумать такую складную историю. Кроме того, я спросила сестру Марию — а у неё сестра прислуживает в гостинице — и она подтвердила, что ты приехала с каким-то мужчиной и остановилась
Она перевела дух, опять опустилась в кресло и продолжила уже более спокойным тоном:
— Впрочем, мне нет дела до того, правда это или выдумка. Если выдумка, то ты лжёшь в лицо своей матери в доме Божьем! — она снова указала на окружавшие её стены. — Если же правда, то ты бесчестишь себя с каким-то проходимцем в доме твоего отца…
— Леон не проходимец! — Эжени сама поразилась тому, как зазвенел её голос. — И этот дом теперь принадлежит мне! И я… я люблю Леона!
— Ты ничего не знаешь о любви! — воскликнула Матильда, и в её голосе послышались слёзы. — Я бы желала проклясть тебя, отречься от такой дочери, но я слишком слаба для этого. Поэтому уходи, я не желаю тебя больше видеть!
— Взаимно, матушка, — прошептала дочь и стрелой вылетела из кельи. Она не помнила, как выбралась из монастыря и доехала до гостиницы — в ушах у неё всю дорогу звоном колокола звучали слова матери: «Я бы желала проклясть тебя…». Господи, но откуда она узнала? В первые минуты, когда сошло оцепенение и на смену ему пришла горькая, раздирающая душу обида, Эжени хотела развернуться и кинуться обратно в монастырь — бросить в лицо матери все те обидные слова, которые пришли ей в голову лишь сейчас. Она никогда не умела постоять за себя в ссоре — всегда молчала, позволяя поносить себя, а те слова, которые нужно было сказать, находились намного позже. Эжени уже натянула поводья, готовясь развернуть Ланселота, но тут новая мысль, пришедшая в голову только сейчас, заставила её замереть на месте, остановив нервно фыркающего коня.
А что, если во всём этом замешано злое колдовство? Эжени, в отличие от Камиллы Башелье, не страдала провалами в памяти и прекрасно помнила, что она делала и где была. Она определённо не выходила из своего номера после того, как утром вернулась из монастыря, — весь день сидела за столом, внимательно перечитывая письма. Эжени хорошо помнила это, так что не могло быть и речи о том, что её околдовали или же в неё вселился чей-то призрак. При мысли об этом она невольно поднесла руку сначала к груди, а затем к голове, будто из неё прямо сейчас могла вылететь какая-то тёмная сущность. Нет-нет, Эжени совершенно точно не являлась к матери и не рассказывала ей про Леона!
Может быть, какая-то нечисть вселилась в Матильду? Нет, мать вела себя в целом так, как и вела бы себя настоящая Матильда, узнав о любовной связи своей дочери, которую она считала старой девой и вечной девственницей. Да и на груди у неё висел крестик, а нечистая сила не может вселиться в человека, защищённого крестом. Может, кто-то под видом Эжени явился к ней и рассказал о Леоне? Но кто это мог быть? Корнелия нанесла первый удар, чтобы поссорить мать и дочь? Если так, то удар не вполне точно попал в цель, ведь Эжени с Матильдой ещё раньше отдалились друг от друга. И откуда Корнелия может знать про отношения Эжени с Леоном? До неё могли дойти только слухи и домыслы, бродящие по окрестным деревням, но ведь правду об
А потом она вспомнила ещё кое-что. Девушку с рыжими волосами, девушку, меняющую обличья, ту самую, которая пыталась соблазнить Леона в ночь, когда лесные духи устроили своё празднество. И другую девушку — Камиллу Башелье, которую все тоже упрекали в недостойном поведении, а она не помнила, чтобы говорила или делала что-то неприличное. И ведь наверняка она знала, что в это время молилась, или спала в своей келье, или целовалась с садовником между розовых кустов, но позволила своей памяти затуманиться. Ей проще было поверить в то, что она одержима демоном, чем в то, что кто-то может с пугающей точностью принять её обличье и дурачить окружающих.
Эжени скрипнула зубами, но злилась она теперь уже не на мать, точнее — не только на неё. Затем девушка подстегнула коня и помчалась туда, куда стремилась с самого начала — в гостиницу.
***
И теперь она сидела перед Леоном, вытирая слёзы, и думала, как рассказать ему о случившемся так, чтобы не поставить под угрозу план, родившийся у неё во время бешеной скачки по сумеречной дороге. Сын Портоса с тревогой всматривался в бледное лицо своей возлюбленной, почти неосознанно сжимая эфес шпаги.
— Ваша мать знает? Но откуда она могла узнать? Кто ей сказал?
— У одной монахини сестра служит в этой гостинице, — Эжени наконец решилась выдать осторожную полуправду. — Она рассказала, что я приехала не одна, а с мужчиной, и это не мой верный темнокожий слуга, а кто-то совершенно чужой. Мало того, я ещё и остановилась с ним в одном номере! Моей матери этого было достаточно, чтобы сделать выводы.
— Похоже, свою догадливость вы унаследовали от неё, — пробормотал Леон. — И вы не попробовали её переубедить? Сказать ей, что её догадки… ммм… не имеют под собой никаких оснований?
— Я не могла ей лгать, — вздохнула Эжени.
— Понимаю, — он опустил голову. — Но вы сказали ей, что я предлагал жениться на вас? И готов повторить это предложение прямо сейчас!
— Я ей ничего не говорила, — она покачала головой. — Мать была слишком расстроена и велела мне уходить, что я и сделала. И даже если я навещу её снова, она не захочет меня видеть, а мать Христина и так считает, что я чересчур часто появляюсь в монастыре.
— Три раза за два дня — разве часто?
«Четыре», — едва не поправила его Эжени, но вовремя спохватилась и прикусила язык. Если происходит то, о чём она думает, Леону нельзя знать всей правды.
— В любом случае, моя мать ничем не может помешать нашей связи, да и не хочет, — проговорила она. — Это всего лишь стало для неё очередным подтверждением того, что её дочь — разочарование, не оправдавшее её надежд.
— Но это не так! — пылко воскликнул Леон. — Если бы она знала, сколько вы сделали для своих краёв, для живущих в них людей, защищали их от нечистой силы, а нечистую силу — от них! Если бы вы только могли ей рассказать! Может, она всё-таки догадывается обо всём, творящемся в ваших землях? — он с надеждой заглянул в лицо Эжени, но та помотала головой.