Страсть в ее крови
Шрифт:
Одной из самых любимых ею комнат была музыкальная гостиная – парадная комната с клавесином, двумя скрипками, лирой, блок-флейтой и обычной флейтой. Хотя Ханна впервые видела большинство присутствующих инструментов, разве что кроме скрипок, ей все же нравилось держать инструменты в руках, а когда вокруг никого не было, она научилась подбирать на клавесине простенькую мелодию.
Она также обошла всю усадьбу за пределами дома. Помимо понравившихся ей ухоженных садов, там располагались надворные постройки, состоявшие из кухни, коптильни, оранжереи и отхожего места. Большинство построек
Хотя просторные лужайки и сады, тянущиеся на двести метров от берегов реки Джеймс, соответствовали врожденному чувству красоты Ханны, больше всего ее восхищало внутреннее убранство особняка. И вызывало массу вопросов. Несмотря на изысканность и изящество, Ханна чувствовала, что в этом доме нет счастья. В комнатах царил неясный призрак печали, словно оставшийся после похорон запах погребальных цветочных венков. Ибо комнаты эти были пусты, если не считать присутствия Ханны и служанок-рабынь, прибиравшихся здесь с горем пополам.
В огромной гостиной все было покрыто слоем пыли, мебель затянута муслиновыми чехлами. Ханну не покидало ощущение того, что дом спит, ждет кого-то или чего-то, что снова вдохнет в него жизнь.
Кроме комнаты для приемов или гостиной, были еще полная книг библиотека внизу с аскетичной кожаной обстановкой, небольшой кабинет, где каждый день запирался Вернер, и огромная столовая по одну сторону коридора и лестницы. С другой стороны, как вскоре выяснила Ханна, располагался шикарный бальный зал.
Шикарный бальный зал!
Ханна о таких слышала, но никогда не видела. Хоть воздух и был пропитан пылью, это не могло скрыть дивной красоты зала. Вдоль длинных стен стояли ряды стульев, теперь в муслиновых чехлах. В одном конце помещения стояли изящно украшенный клавесин, большая арфа и несколько пюпитров. Ханне не пришлось особо напрягать воображение, чтобы представить себе играющих музыкантов и изящно скользящих по вощеным полам танцоров. В центре зала висела огромная хрустальная люстра, потускневшая от пыли, которую можно было опускать, чтобы менять и зажигать свечи. С двух сторон вдоль стен зала висели люстры поменьше, но не менее роскошные.
Ханна подумала, как жаль, что такой красивый зал, способный дарить много радости, остается пыльным и пустым.
При первой же возможности она спросила у Дженни, когда бальным залом пользовались в последний раз.
Лицо у Дженни сделалось испуганным, она украдкой посмотрела на закрытую дверь кабинета Вернера.
– Ни разу с тех пор, как уехал масса Майкл, мисси.
– Сын мистера Вернера?
Дженни кивнула.
– Это был единственный раз, когда хозяева пользовались этой комнатой. Слыхала, как рассказывали, что масса собирался дать большой званый бал и пригласил соседних господ, когда построили этот дом. Но тут умерла его жена, и бала так и не было. А потом, когда массе Майклу исполнился двадцать один год, масса велел отпереть зал и закатил большой бал. Слыхала я, что тот бал надо было видеть. А после масса Майкл уехал, и хозяин запер зал, и с тех пор его ни разу не открывали.
Дженни
Ханна долго смотрела ей вслед. Потом пересекла коридор и открыла дверь в бальный зал.
Перед ее внутренним взором предстали музыканты с инструментами, игравшие менуэт – мелодию, которую Ханна знала, сколько себя помнила. Также она знала, что ее этой мелодии научил Роберт Маккембридж – так говорила мама.
За свою короткую жизнь Ханна никогда не танцевала с мужчиной, но мать научила ее нескольким движениям, а врожденный талант девушки к музыке и естественное изящество помогли ей грациозно двигаться по залу.
Закрыв глаза, держа в ладони руку воображаемого партнера, крепко державшего ее за талию, она скользила и кружилась по огромному залу. Всполошенная ее ногами пыль поднималась все выше и выше, пока Ханна не оказалась кружащейся в золотистой дымке, такой же легкой, как ее мечта.
Резкий голос вдребезги разбил ее грезы наяву.
– Черт бы вас побрал, девушка, что это вы себе позволяете?
Ханна быстро раскрыла глаза. На пороге стоял Малколм Вернер, тоже покачиваясь из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у него в голове музыке. На башмаках с пряжками лежала пыль, рубашка и брюки – грязные и мятые. Волосы растрепаны, на лице седая щетина, налитые кровью глаза блестели. Она впервые увидела его после своего появления в «Малверне» неделю назад.
– Я… – начала сбивчиво объяснять Ханна. Потом резко взяла себя в руки, вспомнив, что дала себе слово, что ее больше не запугает ни один мужчина. – Я танцую, сэр. Это же бальный зал, верно?
– Вот ведь черт, – пробормотал Вернер. – Я же велел, чтобы этим залом не пользовались. – Он, похоже, повнимательнее к ней пригляделся. – А что это за одежда на вас?
Ханна опустила голову. Дженни выстирала, погладила и заштопала ее платье, но оно все равно представляло собой сплошные лохмотья.
– Это мое единственное платье, сэр.
– Вы в нем выглядите хуже некуда. У Марты… у моей жены был примерно ваш размер. Скажу Дженни, пусть глянет, что можно сделать. Я никогда не давал ей одежду… – Он сглотнул и отвел глаза, потом продолжил более грубым голосом: – Вся одежда моей жены в сундуке. Теперь уходите отсюда. Зал нужно запереть.
Ханна вышла вслед за ним все также с высоко поднятой головой. Вернер плотно закрыл дверь и без единого слова направился в свой кабинет на другой стороне коридора.
Чуть позже Ханна на цыпочках подошла к двери зала и попробовала открыть. Вернер ее не запер, и в глубине души она была уверена, что не запрет. Так что если закрывать за собой дверь, то она, с его молчаливого согласия, сможет посещать зал тогда, когда захочет.
Принадлежавшая Марте Вернер одежда пахла пылью, и ее пришлось целые сутки проветривать. Платья оказались немного маловаты Ханне, но сшиты с запасом, так что можно было их подогнать. Красивых платьев было много, и Ханна почувствовала себя королевой, когда начала их носить. Дженни хорошо шила, но она никогда не прислуживала хозяйке и ничего не знала ни о белилах, ни о пудре, ни о прическах, так что в этом отношении Ханна внешне осталась прежней. Но пока и одежды было достаточно.