Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
— Тщ-щ!.. — Ефим предостерегающе поднял палец, и Фома послушно замолчал.
— Мы знаем о ваших приключениях все и именно благодаря вам! — веско сообщил Ефим. — Вы нам очень помогли, рассказав о них.
— Рассказав?.. — Фома нашел в себе силы рассмеяться.
Нет, они его не поймают! Кто — они, он не знал, но знал точно, что его ловят.
— И что же я вам рассказал, милый доктор?.. — Он постарался быть едким, насколько позволяло состояние.
— Все! — бодро улыбнулся Ефим Григорьевич. — Или почти все! Повторяю, вы нам здорово
“Сюрприз?” Ничего хорошего от сюрпризов Фома никогда не ждал. Он уставился на Ефима, который наклонился к тумбочке и достал из нее книгу.
— Ваша книга!..
Фома с удивлением разглядывал черный томик с белым тиснением букв.
— На кой черт мне книга? — грубо спросил он, и…
— Не скажу, что она расходится, как бестселлер, — услышал он Ефима, — но как клинический случай она действительно уникальна. Попытка в художественном стиле…
(- Почти связный сюжет!.. — Палец Ефима опять заторчал вверх)
— … отобразить, проиллюстрировать, идеи всех психиатров, особенно старину Фрейда. Повезло старику. Как вам это удалось, Андрей Андреевич?
— Мне?! — Фома снова посмотрел на обложку. Белые буквы разбегались в разные стороны по черной обложке и никак не хотели складываться во что-то понимаемое головой.
— Конечно, много псевдозначительного тумана и недвусмысленного верлибра, ненорматики то есть, много откровенной чепухи и зауми, — вещал все в той же невыносимой тональности Ефим, — но, в общем, на нашем небосклоне появился новый психопатически одаренный писатель. Это радует. Давненько в наших пенатах не появлялся Достоевский. Я говорю о направлении, а не о размере, вы понимаете? Исследуются новые подвалы человеческого сознания.
— Ты хочешь сказать, что это написал я?! — Дошел наконец до Фомы смысл происходящего.
Он осторожно, как большую гадину, отложил книгу. Нет! Не может быть!
— Да уж не Достоевский! — коротко хохотнул Ефим, беря книгу и дробью пальцев проходя по глянцу обложки.
— Это даже не книга, — прочитал он, заглянув за форзац. — Вернее, больше, чем книга, это миф! Интересно, кто писал предисловие, жуткая безвкусица! Но сама книга!
Ефим плавно крутанул кистью, образовав длинными пальцами изящный веер. Рука его опять сказала больше, чем речь и сказала она: чушь, занимательнейшая чушь!..
— Сама книга просто методологическое пособие для специалистов, и путеводитель для многих и многих, еще не охваченных нашей психиатрией! Чистейший образчик конфабуляции и криптомнезии с сильнейшим элементом редупликации. Вот вы все время хотите узнать, где доктор? Еще один, потому что ваш доктор — я. Налицо удвоение сущностей, о чем еще предупреждал старина Оккам. Знал, знал старик…
Ефим сокрушенно покачал головой, словно и он предупреждал, да вот не послушались…
— Но мы уже не теряемся в догадках, ибо у нас есть ваша история боле… книга то есть, ваша. И мы помним о редупликации…
Снова торчащий вверх палец…
— И вот, пожалуйста!.. —
— Так вот… что же мы узнаё-оом? — протянул Ефим и, найдя нужное место, начал читать:
«Доктор тоже что-то закричал и исчез. Тьма, вспышки, глухота, гром… — Мы где? — спросил Фома, приходя в себя…»
— Фома, это вы, Андрей Андреевич, это понятно, да? — сверкнул зубами Ефим. — Вы так поэтичны… столько ненавязчивых аллюзий! Страсти по Фоме!.. А эта череда взаимоисключающих и разнокачественных существительных, я, к сожалению, не специалист, но: тьма, вспышка, глухота, гром, — это же шик! С тройным лезвием! Да — больше!
Так как Фома молчал, то Ефим продолжил чтение:
«Мы где? — спросил Фома, приходя в себя. — Там, где рифмуется, — ответил Доктор, странно улыбаясь, — на самом дне…”
Он ошеломленно слушал, заново переживая то, что пережил, казалось, совсем недавно, только что.
Фоме казалось, что они несутся навстречу друг другу уже вечность. Вот он!.. Ближе, ближе! Удар! Бешенство и веселье! Как любил он это бешеное веселье!.. Удар копий о щиты был так силен, что у обеих лошадей сломались хребты. О-о! противник ему нравился! Сами копья разлетелись на тысячу кусков, словно триплекс в лобовом столкновении, оросив кругом запахом свежераспиленной древесины. Такая хрустально-морозная реальность, что все вдребезги!
Перевернувшись несколько раз и вскочив, Фома обнаружил перед собой противника. Тот был уже с мечом и меч сверкал той же искрой, что и кристально-каменистый пейзаж вокруг. Теперь они бились на земле. Какое наслаждение чувствовал Фома, какой прилив! «Есть упоение в бою!» — звучало в нем песней. Особенно в такую погоду.
Рогатый рыцарь был бы достойным противником, если бы это был турнир, а не схватка на выживание. Фома теперь вовсе не был дуэлянтом и рыжим дерзавцем Кароссы, и не был достоин неуклюжей грации рогатого аборигена — он вел совсем другую игру, он был убийцей.
Два отвлекающих, один — в голову. Два отвлекающих и опять — между рогов. Противник явно не успевал за молнией Ирокеза и из двух небольших боковых отростков на его шлеме — рожек, Фома делал огромные развесистые рога, используя высокий и массивный наголовник «рогатого» как материал, а его возможное супружество, как повод.
“Пора домой, жена на измене, Олень Делон!» — кричал он в веселой ярости, и долбил.
Еще! Еще!.. Х-хаааа!.. Рогатый зашатался. Кованый шлем уже расслоился, и половина башки его противника представляла два кровавых основания для злополучных рогов. «Ну и голова у него!» — восхищался Фома. Последний удар и новоявленные рога, почти от шеи, свесились по обе её стороны, длинные, безобразные…