Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Софья Евгеньевна посмотрела на Фому, вспоминая, кто он.
— Вы жених?.. — Она-то все равно была уверена, что перед ней сумасшедший, но… «чертова свобода вероисповедания в туалетах», почему-то пронеслось у нее в голове.
Фома сбитым соколом посмотрел на нее, вразнос. Руки он, от фантастики происходящего, засунул глубоко в карманы и по раздвинувшимся полам халата было видно: да, жених, без сомнения!..
— Жених, жених! — торопил Ефим. — Разве не видно, Софья Евгеньевна?.. Только онемел от горя!
— Не видно! — капризничала та все тем же гнусавым голосом, казавшимся ей
— Софья Евгеньевна, у человека горе — свадьба, да еще с ограблением и обращением в новую веру! Ему необходимо сочувствие!.. И потом, цыганка нагадала, что он женится в чем попало, а ей…
Он показал на Веру…
— Что выйдет, за кого попало!
— Ну, верно, — вяло согласилась загсменша.
— Ну, вот видите, это судьба!.. — Ефим снова был рядом с нею, роковой, как антрацитовый концертный рояль.
— Итак, с третьей цифры… бракосочетание!.. — страстно воскликнул он, возвращая Софью Евгеньевну в прежнее, зыбкое состояние восторга и томления перед высоким миром искусств.
Ей показалось, что она стоит перед огромным залом, чтобы вот-вот поразить его кантиленой, о чем мечтала, собственно, всегда. Ефим легкими руками пианиста сделал несколько пассов, как будто брал сразу самые нижние ноты в самых верхних местах: «Начнем!» — и… она запела…
То есть началось гражданское таинство, но ей казалось, она поет — легко, напевно, мощно! — длинную литанию о гражданском кодексе и семейном праве, о правах и обязанностях брачующихся, о том счастье, которое их ожидает, когда она их огласит.
На Фому она старалась не смотреть, отдыхая душой и взором на красивой Вере и башметообразном Ефиме. Небольшая заминка произошла еще один раз, когда Фому спросили, согласен ли он. Вера, сзади, вонзила ему ногти в печень, и он сказал, что согласен. Только она его съест, честно предупредил он, и пустил пенку, но это были уже мелочи, какая жена да не уест мужа?..
Ослабевшая от впечатлений момента Софья Евгеньевна раскланивалась «перед бушующим залом» и под занавес зачем-то широко перекрестила Веру и Фому, и даже пропела «ныне сочетаяша», хотя это никак не входило в протокол ритуала, а Ефим поцеловал Веру, что не влезало уже ни в какой протокол, но было хорошо!.. Дело сделано!
По пути к вечному огню, куда они поехали по требованию Веры, Ефим, коньяком, приводил Фому в чувство. Почувствовав знакомый крепко-дубильный вкус, тот разгорячился:
— Ее рука у меня в печени до сих пор!
— Да они все сидят в печенке, Фома, не только руки, — успокаивал его Ефим. — Об этом даже в Библии у вас говорится!
— Что, значит, у вас? А ты кто — кришнаит?
— Джайнист! — хмыкнул Ефим. — Я врач и поэтому вне конфессии. У меня библия — «Психология бессознательного»… Фомы!! — добавил он, и захохотал довольный.
У вечного огня Вера прикурила, но сожгла при этом фату и обгорела, как Останкинская башня. Едва удалось объяснить наряду милиции, что это свадьба, а не политический демарш, и не покушение на имидж президента — обыкновенная преступная халатность, всегда любезная русскому сердцу. Две бутылки коньяка и шампанское помогли
Потом Вера увидела Жириновского, выходящего из Думы и захотела дать ему от всех женщин России…
Затем были Воробьевы горы, где они угощали шампанским всех желающих. Таких на Воробьевых горах оказалось больше, чем воробьев. Вера устроила соревнование «шампань-бумм»: кто попадает пробкой в обручальные кольца на машине, получает ударный поцелуй невесты. Машина аж зазвенела под градом пробок, поскольку Вера, даже облитая шампанским и с траурной каймой обгоревшей фаты, была обольстительна, как незнакомки символистов.
Фома прятался в машине, прихлебывая коньяк, пробки звонко били по стеклу и кабине, а водитель, до этого смеявшийся вместе с ними по разным поводам, неодобрительно крякал, боясь, что машину разнесут к чертовой матери. Все-таки свадьба, ворчал он, нельзя же превращать ее в черт знает что, вон уже весь капот залит шампанским да и сами молодые — с ног до головы! Некрасиво!.. Фома честно предупредил его, что с ним, водителем, еще не такое будет.
— То есть? — угрожающе поинтересовался тот.
— А вот то и есть, что тебя будут есть, — невразумительно ответил Фома. — Беги, пока не поздно!
— Ага! — догадался водитель. — Как время к расчету, так беги? Между прочим, твой приятель обещал мне полторы штуки или пятихатку в час. Догадайся, что я выбрал?..
— В любом случае ты выбрал не то, что надо. Я бы тебе и больше дал, — сказал Фома, — да у меня нет.
— Ну так и молчи тогда, — веско сказал водитель. — Потому что у дружка твоего они есть и он не жмот. Не жмот ведь, а?
Он повернул круглое, изрытое, как простокваша, лицо к Фоме, и пронзил острым взглядом водянистых глаз.
— Не… людоед, — успокоил его Фома.
— А ты и впрямь не в себе, — отвернулся водитель, и еще раз внимательно посмотрел на него в зеркало заднего вида. Фома приветливо помахал ему бутылкой, потом вышел из машины и прекратил соревнование огнетушителей метким выстрелом от бедра.
— Андроша, я тебя обожаю! — раскрыла Вера свои объятья и губы…
Потом был банкет в каком-то очень закрытом клубе и он, в отличие от скромно нервной регистрации, прошел с грандиозным размахом, как мечтала Вера. Ефим, во исполнение ее пожеланий, устроил тайную химическую свадьбу на этно-эпической основе — помесь сабантуя, бразильского фестиваля и нацистского факельного шествия, в стиле незабвенной Лени Рифеншталь. Была даже выбрана королева самбы Ева Браун. Ею, естественно, стала Вера, уже в новом вечернем наряде, так же, впрочем, как и королевой танго и танца семи занавесок (Фома был одной из них).
Из стройных штурмовых колонн гостей, что подходили с поздравлениями и дарами, он никого не узнавал, но гости на это не обижались, игриво намекая Вере, что это, вероятно, действие ее умопомрачительной красоты. Завершилась торжественная, она же — концертно-танцевальная, часть поздравлениями от мэрии и администрации президента. Принимал поздравления почему-то Ефим и никого это не удивляло, все знали, что Вера его бывшая жена и многие тосты звучали в том смысле, что земля, мол, круглая, а корень квадратный.