Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
Социалисты связывали происходящее с образом торжествующего большевизма. В начале ноября 1917 года в провинциальной меньшевистской прессе был опубликован «Маленький фельетон», содержавший такие строки:
…Всюду красные знамена Реют-вьют над головой: – «Нам не надобно закона!», «Все и вся долой, долой!»Поскольку формального «буржуазного» закона большевики, а тем более анархисты, не признавали, кризису легитимности приписывались инфернальные черты. В том же стихотворении были и такие строки:
…ВдругВ январе 1918 года на Поместном соборе некоторые ораторы говорили о том, что «большевик крестьянин и рабочий крепко убежден в том, что если убивает, то не делает греха». Это вызвало своего рода моральный шок и даже переоценку ценностей у людей, прежде далеких от большевизма. Провинциальная газета приводила почти символический пример: на книжном складе Омского Совета появилась брошюра «Воззвания единомышленников Л. Н. Толстого ко всем воюющим народам», включавшая обращение «Опомнитесь, братья!», подписанное 28 сентября 1914 года З. Лобковым и В. Тверитиным. В прошлом тот и другой были толстовцами, теперь они стали местными большевистскими лидерами. Подобные нравственные перверсии заставляли уверовать в инфернальность происходящего даже былых атеистов.
Эсеры ужасались ходом аграрной революции. Газета «Земля и воля» подробно описала злоключения Р. Д. Семенова-Тян-Шанского, внука знаменитого географа. Этого «почти толстовца», самостоятельно возделывавшего 20 десятин земли, крестьяне «потащили с шумом, гамом и песнями, избивали, хотели даже убить». Расправу предотвратил священник. Причиной крестьянского неистовства была попытка «помещика» выставить свою кандидатуру на выборах в уездное земство. Инициировал расправу его конкурент по выборам – некий В. И. Чванкин, человек с уголовным прошлым, ставший главой уездного Совета. Он же засадил Семенова в тюрьму; имение его было разграблено. Правда, со временем справедливость как будто восторжествовала – в тюрьме оказался уже Чванкин со своими подручными. Однако злоключения Семенова не закончились. 19 октября его тяжело ранили выстрелом с улицы в освещенное окно. Возможной причиной покушения было то, что он подглядел, как крестьяне «трех деревень» дружно рубили его лес. В стихии «черного передела» Семенов-Тян-Шанский выжил – для того чтобы в ноябре 1919 года умереть от голода в Москве.
По-своему символичны реакции известных деятелей культуры на погром их владений. Имение А. Блока Шахматово наивные владельцы доверили постеречь крестьянам. Те принялись потихоньку растаскивать добро; когда же масштабы хищений стали слишком заметны, имение сожгли – не со зла, а скорее «от смущения». Однако Блок не расстроился (или сделал вид), напротив, ухитрился опоэтизировать события в духе «возмездия». Другие жертвы «столкновения культур» реагировали иначе: С. Рахманинов, вложивший в свое тамбовское имение все состояние, пребывал в отчаянии. Все зависело от угла зрения на происходящее, определяемого эмоциями. А у деятелей культуры они всегда неустойчивы. К примеру, И. Северянин в декабре 1917 года смотрел на происходящее с относительным оптимизмом:
Минуют, пройдут времена самосуда, Убийц обуздает народ. Поля позлатеют от хлебного гуда, И песню живой запоет. Я верю во Время, как в лучшее чудо! Я знаю, что Жизнь не умрет!Поэт ошибался: пик самосудных акций был еще впереди; возможно, он психологически настраивал себя принять неизбежное.
А пока врагом для крестьян становился всякий, кто осмеливался идти против воли общины. В начале октября в Оргеевском уезде (Бессарабская
Масштабы погромных действий не поддаются учету. В хлебной Тамбовской губернии с сентября 1917-го по март 1918 года было разгромлено 241 имение: в сентябре – 89, в октябре – 36, в ноябре – 75, в декабре – 30. Никто из политиков (кроме, может быть, части анархистов) в аграрном беспределе не был заинтересован. Демагоги появлялись сами собой. Князь С. М. Волконский описал характерный случай. На митинге крестьяне «приперли оратора: сколько земли получим? Он глаза зажмурил и бухнул: Двадцать! Ему кричали ура. Другие называли меньше, но все равно с потолка».
Эпизодически крестьяне высказывали политические требования. 30 августа общее собрание деревни c примечательным названием Усть-Погромная выразило недоверие Временному правительству и указало, что власть должна принадлежать Совету солдатских, рабочих и крестьянских депутатов. 8–12 сентября аналогичное требование прозвучало на уездном крестьянском съезде в Новониколаевске, 18 сентября подобную резолюцию принял съезд Советов в Бийске. В ряде случаев крестьян возмущал рост сельской бюрократии. Состоятельные крестьяне сообщали: «Чтобы добыть предмет первой необходимости, прежде надо было сунуться в 1–2 места, а теперь… в 7 мест, и в конце концов ничего не добыть».
Политические ярлыки деревня использовала по-своему. Так, крестьяне Ржевского уезда (Тверская губерния) в начале сентября «по некоторым вопросам рассуждали как ярые черносотенцы, а по иным вопросам рассуждали как большевики и даже сверхбольшевики». Некоторые заявляли: «Мы сами больше большевиков». Сообщали, что «по деревням идет сильная… агитация под специально ржевским большевистским лозунгом „Всех долой, солдат домой, сахару по-старому“». Крестьяне рассуждали просто: «Никого… не признавать, никому ничего не давать, землю и имущество у буржуев отнимать». К последним все чаще относили сельскую интеллигенцию.
Оборотной стороной аграрного движения становилась угроза голода в городах. Даже в Москве и Московской губернии, куда продовольствие поставлялось относительно регулярно, в середине октября не осталось хлебных запасов. По некоторым данным, накануне большевистского переворота примерно 20 губерний Европейской России из 43 были охвачены голодом. Голод наступил в Дагестане; в Туркестане «мусульманское население было доведено голодом до отчаяния».
Местная власть оказывалась бессильной перед натиском бунтующего охлоса. Так, в Астрахани во второй половине сентября пополненная местными жителями толпа из предместья Форпост потребовала хлеба, а затем выволокла на улицу и избила губернского комиссара (тот вскоре сдал власть начальнику гарнизона). Фактически это означало переход власти к местному Совету. Нечто подобное произошло ранее в Ташкенте – «на почве голода в связи с явными злоупотреблениями должностных лиц». В начале октября в Калуге вооруженные члены местного Совета выпустили из тюрьмы анархистов. Под их влиянием солдаты гарнизона фактически поставили у власти «свой» Совет – его пришлось устранять вооруженным путем. В целом ряде местностей ситуация была на грани переворота. Сказывались два фактора: угроза голода и недовольство солдатских масс.
КТО СТАНЕТ ГЛАВНЫМ ВОЖДЕМ?
Октябрьскую революцию принято связывать с именем В. И. Ленина – человека, большую часть своей сознательной жизни проведшего в ссылке и эмиграции, а из восьми революционных месяцев чуть ли не половину срока скрывавшегося вдали от столицы. Тем не менее другой кандидатуры на место «творца Октября» не находится. Понятно, что «теневая» фигура Сталина не годилась на эту роль, а еврей Троцкий не мог претендовать на роль вождя русской революции. Выбора у потомков не было; оказывается, не было выбора и у современников революции.