Помните, друг мой, у ТолстогоВ «Войне и мире» старый дуб?Как он, гляжу вокруг я снова –И свет становится мне люб.Гляжу вокруг – да и сам не знаю:Что на земле? и что во мне?Странно радоваться маю,Песню детства петь весне, –Ну, а сейчас-то, в сентябре-то,В камнях московских, под старость лет?Каким теплом душа согрета,Встречая серенький рассвет?Расти, дышать – не в родном лесочке –Пусть на юру и на ветру!Лезут клейкие листочкиСквозь
кудрявую кору.
«Прости меня! Так часто о себе…»
Прости меня! Так часто о себе,Непрошеный, с тобою говорю я –И весь раскрыт, то плача и горюя,То просветлев доверием к судьбе.Но как молчать, когда помнится снова:Чуть дрогнула живая тишина?Не песня ли душе возвращена,Устам немым – обетованье слова?Хоть только блик мелькнул из темнотыНе знаю, что: отрада или мука –Предчувствие очнувшегося звука —И вот уже – передо мною ты,И стройным то, что, смутное, томило,К твоим коленам принести мне мило.
«Если спрошу: от этого дня…»
Если спрошу: от этого дняЧто отстоялось?Внове ли мучит, тешит меняМалая малость?Или опять – и грезы мои,И неизменнейТайные язвы – старой змеиЗлых угрызений.Новая боль – твоя и моя –Груз налагая,Радостна, крепость в мышцы лияНоша благая.Глянь из окна: как всё замело, –Камни и крыши!Воздух прозрачен, тихо, бело;Словно светлей, что было светлоКраше и выше.
«Ветер снова за окном…»
Ветер снова за окномПлачет как ребенок,В нем, сердечном, в нем, родном,Бесприютнике ночном.Голос мой ли звонок?Всё о том же, об одном.Неизбывном, вековомЗалился спросонок?Плачу я но всей земле –В поле, в доле, в лесе –В нищей жуткой черной мгле,В каждой хате на селе,В городе и веси –О родном ребячьем зле,Вековечной кабале,Неуемном бесе.Вон – кружит, вот-вот – к окну!Как его миную?Не усну я, не усну,Плачу – за тебя одну,Плача, именуюКак родную сторонуВ вековом ночном пленуСторону родную.Ты не спишь и ты одна,Милая, родная:Не до сна ведь, не до сна,Слушай, слушай у окнаВести ветра, – зная:Ты ли, я ли, в нас – она,Вся родная сторона,Сторона родная.
«Я никогда не видел…»
Я никогда не виделИндии тайн жемчужных,Песни безмолвной не слышалГуб твоих побледневших.Гиацинт – женское имя.Я никогда не вижуТихого ридинг-рума –Круглой комнаты чтений,Где о тебе я гадал бы.Гиацинт – женское имя.Я никогда не увижуГлаз твоих потускнелых,Черт твоих искаженных,Явной тайной дрожащих.Гиацинт – женское имя.
«Я год закончил мирною картиной…»
Я
год закончил мирною картиной,Улегшейся в оправу легких строф.Но в заключенье тканью паутиннойНа ней налег седой тоски покров.Когда-то друг мне молвил пожеланье –В идиллию включить наш грозный век;Не правда ли, в таком повествованьеПоэт бы злу исход благой предрек?В него поверьте, с нашей тяжкой быльюСоединив желанную красу.Пусть год грядущий мглу нам явит пылью, –Идиллию тогда вам принесу.
«Бьется птица в клетке…»
Бьется птица в клеткеИли в злом силке;Петь бы ей на веткеДа в родном леске!Пожалей певичку,С миром отпусти, –Примут невеличкуВольные пути.Или возвратится,Только позови,Ласковая птица,Пленница любви?Милы ей тенетца,Сладко забытье, –Только и поется,Где жилье твое.Не в душистом поле,Не в листве живой,Волен лишь в неволеГолос гулевой.Петь о вешнем цвете,О живой тоске –То ли в целом свете?То ль в твоей руке?
«Скоро ночь задышит цветами…»
Скоро ночь задышит цветамиПрямо в небо, к цветам нетленнымНе над мукой нашей и нами, –Ах, не нам, и больным, и пленным.Но далеко – нет, не далеко,Только там, где простор и воля;Где стеной не замкнуто око,Пьет и луга разлив, и поля;Где шептанья злака и былья,Словно песню, впивает ухо;Где невольно ширятся крыльяИ глубоко дыханье духа.Там по-детски возгласы птичьиПропоют с позабытой силойВ простоте и в вечном величьеО любви, нам навеки милой.
«Сквозь нашу скорбь, сквозь нашу боль…»
Сквозь нашу скорбь, сквозь нашу боль,Сквозь искаженные чертыВсего, что в мире видишь ты, –О, только сердца не неволь,Пробиться ты ему позвольК дыханью вольной красоты.Она, нетленная, живаИ, как далеким временам,Близка и животворна нам:Лишь тайны темные слова,Ее живого торжества,Подобны давним, смутным снам.Глубинной памятью о нейЕе дыханье уловиИ горестно благословиЛюбовь твоих страдальных дней:Она надежней и верней,Как храм, стоящий на крови.
«Есть люди-звери — от крота до льва…»
Есть люди-звери — от крота до льва —Жильцы земли, воители земного:От слепоты до солнечного зоваВ них родина владычная жива.Есть люди-рыбы: им глуха молва,Как сквозь кристалл прозрачного покрова:Они плывут и внемлют рыбье слово,И видят свет другого естества.Но есть иные. Чуть, едва-едва,Касаясь праха, – вот ширяют сноваСтихиею воздушною, иногоСияния полны и торжестваВ полетах белокрылых – голубого.То люда-птицы: ими жизнь права.