Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

«Ее увидел на закате…»

Надежде Григорьевне Чулковой

Ее увидел на закате В одежде стройной, на коне – И то виденье в легком злате, Тень тонкая, живет во мне. И таково воспоминанье О небывавшем никогда; И в тихом творческом молчанье Встает иная череда. Над опустелой колыбелью Склоненная, стоит она, Страдания нездешней целью Таинственно осветлена. И словно шепчущий далече Умильные молитвы вслух, Благоговейно теплит свечи И слезы льет мой скорбный дух – И

видит: тихо к аналою Поникло строгое чело – И песнопевною хвалою Сияет чисто и светло — И на раскрытые страницы Приятых мук души другой Полусмеженные ресницы Слезу роняют за слезой. 24.X.–25.XI.1921 Москва

«О, приходить ли в ужас мне…»

О, приходить ли в ужас мне, – Как в диком и безумном сне, – Что мною съеденная каша – Нет, не моя, а – ваша, ваша?! Что завтра, в праздник, может быть, Ее придется вновь варить Вам по моей вине безбожной?! Нет, невозможно, невозможно! Всю ночь метаться буду я, Вздыхая, плача, вопия, И вот, страдальца утешая, Ко мне приходит крыса злая, – И тихо слезы льет со мной, – Но я ей молвлю, сам не свой: «Друг незабвенный, друг прекрасный! Все утешения напрасны!» И для чего, не знаю сам, Остаток каши ей отдам… Чтобы страдать потом всецело – Не за одно лишь злое дело! 5.XI.1921. Москва

НЕВСКИЕ РУСАЛКИ

Вячеславу Иванову

Когда-то юною и ласковой наядой Русалка невская, поднявшись над волной, Мой ранний робкий пыл негаданной наградой Пленила, так мила под майскою луной. Года – и вот, полуночью осенней, В туманном мареве, в бессильном полусне, В болезненной игре зеленоватых теней Русалок хмурый сонм явился ясно мне. О напряженные страдальческие лица! Вон клок полуседой к худой груди прилип. И рвется эта грудь в какой-то звук излиться, И ищут руки струн. Но слышен только хрип. И ныне страшно мне: вот только лед застынет Корою тонкою под первым снегом, вдруг – Вдруг черная вода прорвется и нахлынет – И трупы выплывут утопленниц-старух.

МЫШКА

Ты слышишь? Слабый шорох, Опять. Вон там, в углу, Где спит бумажный ворох Старинный – на полу. Ах, притаился. Тише. Вон серенький зверек Уж на столе. Чуть слышно Перебирает книжки. Блестит его глазок. Молчим. Не шевелится Ничто. Нигде. Одна Не хочет затаиться Шуршащая страница – И мышка нам слышна. Ребяческие книжки О счастье на земле, Фарфоровая мышка На письменном столе. 7-20.VII.1922

ДЕВЯТОЕ ДЕКАБРЯ

Ах, слушайте, Анна, Анна, Заздравную песнь мою! Душа почти бездыханна, Но тихо для вас пою. Какое счастие в звуке, Когда чуть шепчут уста, А к небу воздеты руки, А высь над тобой чиста! Да будет вышних гармоний Вам тайна всегда слышна, Да в нашем плаче и стоне Слетает к вам тишина. По звукам райского клира Томится моя тоска. Но страшно: слабая лира Мне слишком, слишком легка. 1922

«В жилище доброй феи…»

В жилище доброй феи Забудем хандру и сплин. Гораздо

нам веселее Не праздновать именин. Как локон хризантемы Пленительно развита, На старые милые темы Поет, рискуя, мечта. Ведь ей и слов не надо; Один душевный уют – В прохладной зелени сада С ней пестрые птицы поют. И радуясь безлюдью, Забыв и хандру, и сплин, Всей полною птичьей грудью Звенит хоть миг один – Веселый напев именин. 9-22.III.1922 Петербург

«Когда земля под острою лопатой…»

Когда земля под острою лопатой, Разрытая, поддастся глубоко Сырою глыбой, черной и богатой, Работать мне и тяжко и легко. Мне в тягость эти глубины немые, Таящие подспудных сил пласты; Покорная над ними никнет выя, Рабыня неизбывной тяготы. И мне легки, мне радостно пахучи Бросаемые черные комки, Как будто их же силою могучи Живые взмахи роющей руки. И взглянем мы, спокойные, на небо, Над нами твердь глубоко холодна; Тепло дыханье тела, поля, хлеба, – Но глубь земле холодная дана. 19.V.1923

«Не возвратиться временам…»

Тому, что было, не бывать,

Иные сны, иное племя.

Фет

Не возвратиться временам. Всё устремляется к иному. Но ведь не позабыть и нам Тропы к родительскому дому. С былого свеян легкий дым. Сегодня бродишь всемогущим Каким-то облаком седым. Но мы гадаем о грядущем. Побеги нераскрытых сил Своей лелеем мы любовью, И их расцвет заране мил Над черной облачною новью. И что бы ни было сейчас, – Нося в себе любовь былую, Они ответят поцелую, Они оглянутся на нас. 15.VII.1923

ИЗ АЛЬБОМА Л.М. ЛЕБЕДЕВОЙ

1. «День суетный глядит ко мне в окошко…»

День суетный глядит ко мне в окошко, Бесчувственный к страданию и злу. А в комнату отворочусь немножко, – Котеночек играет на полу. Цыганочкин котеночек, – я знаю, – И с тихой нежностью любуюсь им, И простодушно сердцем отдыхаю, — Но скоро вновь тревогою томим. Войдет она… Вчера иная фея Здесь, помню я, с загадочным огнем, Котеночка лаская и лелея, Душила вдруг в объятии своем. Цыганочкин котеночек дареный Казался ей зловещим — не к добру… Нет, я слежу с улыбкой умиленной Живую простодушную игру. Ведь этим самым бархатным движеньем К ней на колени прыгал он. Вот-вот С улыбкой вдруг цыганочка войдет, Ненужный день своим заворожив явленьем. 23.VII-5.VIII.1924.Москва

2. «Когда одну потерю…»

Когда одну потерю Ношу в душе своей И счастию не верю Всё горше и больней, – О, как мне не бояться За грустный свой покой? Не боязно ль расстаться С безмолвною тоской? А ты проходишь мимо, Смущаешь и томишь, Прорвав непостижимо Мою глухую тишь. И словно мимовольно Взгляну – и запою – И растревожу больно Одну тоску мою. К душе душою ближе, Но вновь уныл и нем, – Я слышу: Подойди же! И вздох тоски: Зачем? 14-27.VIII.1924.Москва