Студент
Шрифт:
Post jugundam juventutem,
Post molestam senectutem
Nos habebit humus.
Гимн дружно допели до конца, и вдруг стало весело без вина. Тем не менее, вино пили, и поговорить нашлось о чем.
– Гимну кто научил?
– спросил я.
– Морозов. Он, кстати, на ИнЯзе вместо Зыцеря языкознание ведет, - сказал Валерка Покровский.
– Животик не подобрал?
– Да ты что? Еще больше раздобрел. Даже щечки зарумянились, как у младенца, - засмеялась Маша.
– Но мужик хороший, -
– По крайней мере, не вредный, студента понимает, - согласился Леран.
– Вовка нос так и не выправил?
– тихо спросил я у Маши. Нос у Вовки Забелина вызывающе смотрел вправо.
– А мне он как-то не мешает, - беспечно бросил Вовка, уловив каким-то кошачьим слухом мои слова. Мне стало неловко, но Вовку это совершенно не смутило.
– Его девки и с таким носом любят, - сказала Маша.
– Настоящего мужчину, как известно, шрамы украшают. Правда, Вов?
– Истинная правда, - не стал отказываться Вовка.
– На кота он блудливого похож, - сказал Леран Еремин.
– Могу и обидеться, - серьезно ответил Вовка.
– Мальчики, не ссорьтесь. А ты, Леран, говори, да не заговаривайся. Одно дело шутка, и совсем другое хамство.
– Ну, извините, перегнул. А ты, Вов, не обижайся, что-то я сегодня не в форме, - признался Леран.
– Ладно, - согласился Вовка.
– Сейчас поправим.
И он, открыв очередную бутылку, стал разливать вино по гладким стаканам с золотыми каемками. "Эра граненых стаканов закончилась", - пожалел я, подумав о том, что выпивки из граненых стаканов в прежние времена проходили веселее и демократичнее.
– Леран, убери книгу, а то ненароком вином зальем, - сказал Валерка Покровский.
На краю крышки рояля рядом с бутылками, яблоками, сырками и шоколадными конфетами "Василек" как-то некстати лежала книга. Я взял томик в руки, чтобы передать Лерану, и отметил название: "Дженни Герхардт".
– Ты, что-ли читаешь?
– спросил я Лерана.
– Да ну, это маман. Я до женских романов неохочь.
– Да что ты понимаешь?
– обиделась за Драйзера Маша.
– Книга и интересная, и поучительная. И о многом заставляет задуматься. А вам, мужикам, тем более полезно прочитать.
– Потому что Дженни родила без мужа?
– насмешливо сказал Вовка Забелин.
– Потому что предрассудки, - пылко ответила Маша.
–
Дженни пожертвовала всю свою жизнь ради любимых мужчин, а Лестер оказался слишком слабым человеком, чтобы переступить условности своего круга. Он просто бросил Дженни.
– Так он за это и поплатился, потому что женился девушке, которую не любил, - сказал я, чтобы поддержать Машу, которая так близко принимала к сердцу историю, рассказанную писателем.
– Потому что предал любовь. А Дженни осталась верна себе. Она осталась порядочной, чуткой и любящей.
– Я и говорю, что не роман, а одни слезы, сантименты, которые так любят женщины, - сказал Вовка Забелин.
Я видел, что никому больше не интересна Дженни Герхардт, также,
Говорили о разных пустяках: о новых фильмах, которые шли на экранах кинотеатров. Восторгались недавно вышедшей в прокат "Судьбой человека" с Бондарчуком, смеялись, вспоминая кадры недавно появившегося на экранах фильма "В джазе только девушки" с Мэрелин Монро, меня расспрашивали про Ленинград, про институт, вспомнили и мои рассказы в "Неве".
– Не зря ты уехал в Питер, - сказал Валерка Покровский.
– Тебе же Зыцерь письма в Универ, вроде, давал?
– Письма мне не пригодились. Меня и без писем приняли, - ответил я спокойно, но меня задел его тон.
И вообще я отметил, что ко мне стали относиться хотя и с некоторым пиететом, но настороженно. От этого я чувствовал себя неловко, понимая, что для всех я уже, если не чужой, то и не свой.
Когда выпили все вино и стали соображать, где достать еще денег на выпивку, я положил на рояль двадцать пять рублей. Вовка Забелин полез целоваться, а я, сославшись на то, что обещал быть пораньше дома, со всеми попрощался и пошел к двери.
– Володя, подожди, мы с тобой, - окликнула меня Маша, которая тащила за руку Алика. Он не упирался, но лимоннокислое лицо его выражало недовольство.
– Пижон!
– услышал я тихо сказанное вслед то ли Валеркой Покровским, то ли Лераном Евсеевым.
Глава 23
Петр Дмитриевич, Наталья Дмитриевна и Юрка. О Драйзере и его книгах. "Как пойдешь по Болховской..." Встреча с Милой. Запутанные отношения. Идем, "куда глаза глядят". Травяное ложе на склоне у монастыря. Приблудный щенок. Прощание без слез с душевной раной.
– Петр Дмитрич. Иди. Кто к нам пришел. Володя пришел.
– Наталья Дмитриевна сияла словно царский золотой червонец. Петр Дмитриевич вышел из их с Натальей Дмитриевной спальни, днем служившей ему кабинетом, строгий и взъерошенный, словно с кем-то только что подрался
– Кто? Володя? Здравствуй, Володя. В Ленинграде учишься? В ЛГУ? Ну да, в Герценовском. Юрка говорил. Да. А наш охламон туда-сюда прыгает, не определится никак. Говорят, что-то пишешь. Слыхал, слыхал. Вот, на Юрку тоже повлияй, может остепенится.
Все это Петр Дмитриевич проговорил без пауз одним махом и ушел, прежде чем я успел возразить, что у Юрки все в порядке и беспокоиться за него нечего. А повлиять, он сам на кого угодно повлияет. Эти слова слушала уже Наталья Дмитриевна, и я видел, что она проникается от этого ко мне еще большим расположением. Открылась дверь, и Юрка, недовольно бросив в сторону матери слова, предназначенные больше отцу: "Не надоело одно и то же долдонить?", увел меня в свою комнату. На кровати лежал томик с романом "Стоик" Драйзера. Юрка до меня лежал на кровати и читал последний том трилогии.