Студент
Шрифт:
– Да, я всегда подозревал, что тебе нужна восточная женщина, с другой ты не уживешься. Твоя Вера, кстати, русская?
– Русская, по матери, а отец то ли чеченец, то ли осетин, но он погиб в войну еще в сорок первом под Москвой. Кстати, был вторым секретарем райкома.
– Понятно, - сказал я.
– Что тебе понятно?
– нахмурился Юрка.
– Понятно, что Вера будет тебе хорошей женой.
– То-то же, - засмеялся Юрка.
В ресторане стало шумно, из динамиков, которые висели на стенах зала, гремела музыка. Мы с Юркой выпили немного коньяку, съели по мясному салату и по бифштексу и сидели, откинувшись на
За одним из ближних столиков сидели двое мужчин. Они громко доказывали что-то друг другу, а потом вдруг запели пьяно и нескладно какую-то свою песню. Пели во весь голос, перекрывая шум голосов ресторанных посетителей и музыку.
– Что это у вас за иностранцы в углу сидят, финны что-ли?
– спросил я официанта.
– Да, финны!
– сказал с усмешкой официант.
– С экскурсией приезжают на пару дней и отрываются по полной. У них там, вроде, "сухой закон", вот они "водочные туры" и устраивают. Пьют "по-черному" и по Ленинграду пьяные в стельку шатаются.
– Да нет у них там никакого "сухого закона", - сказал я, когда официант отошел.
– Как это нет?
– усомнился Юрка.
– Всем известно, что они постоянно шастают к нам через границу за водкой.
– Был, но только ввели его, как и во всей России, ввиду военного положения в Первую мировую войну, а потом уже в отделившейся Финляндии в 1919 году. Но действовал этот закон лишь до 32-го года.
– Тогда чего ж они к нам едут за водкой, если своя есть?
– А у них водка продается по индивидуальным карточкам в специализированных магазинах. Да и цены на водку зашкаливают.
– Тогда понятно, - засмеялся Юрка.
– Не разгуляешься!
– У них сейчас идет пропаганда вина. Так вот, они на вино цену снижают, а на водку поднимают, а финны, как все северяне, любят хорошо "поддать". И что им это вино! Они народ замкнутый, а, выпив, становятся веселыми и общительными. Кстати, в Финляндии не зазорным бухнуть, и женщинам.
– Откуда ты только все это знаешь? - Впрочем, у тебя в голове этой муры черт знает сколько сидит, - засмеялся Боря.
– И не говори, - согласился я, сам не понимая, как вытаскиваю из головы подобную ерунду, совершенно бесполезную для жизни.
Глава 20
Про Ляксу. Неповторимые "Белые ночи". Разведение мостов. Невероятный ночной Ленинград. Затейливые скульптуры балтийского неба. Неожиданная встреча. В гостях у Светы. Алла и ее мать Валентина Сергеевна. Мимолетный разговор за столом. С Аллой вдвоем. Отъезд в Москву.
Мы расплатились с официантом, вышли из ресторана и пошли по Невскому, где народу гуляло не меньше, чем днем: ленинградцы любили свои "белые ночи", и они тоже покидали свои дома, чтобы любоваться этим неповторимым зрелищем.
– Ляксу видел?
– спросил я.
– А как же! Он же в Москве. Учится в МГУ, на своем историческом и подрабатывает грузчиком. Говорит, силу качает. Ходит по книжным развалам и все, что зарабатывает и мать присылает, на книги тратит. Кстати, на днях должен был уехать в Самарканд на раскопки.
– Город великого шелкового
– Так там уже, наверно, все черепки повыкопали.
– Я думаю, там на всех хватит, - засмеялся Юрка.
– Будешь назад в Ленинград, с Ляксой увидишься.
Невский выглядел празднично, он и в дни белых ночей утопал в огнях, но не это делало его праздничным, а толпы людей, которые заполняли тротуары и шли в обе стороны: кто в сторону Московского вокзала и старого Невского, кто обратно, в сторону Дворцовой площади и Адмиралтейства.
Мы шли вместе с толпой туда и обратно и не заметили, как наступило время разведения мостов. Мы поспешили к Зимнему дворцу, поближе к Дворцовому мосту. С Дворцовой набережной, усеянной сотнями людей, мы увидели необычное зрелище, когда к мосту приплыла масса кораблей, барж, катеров и лодок. Они тоже ждали разведения моста, заполнив почти все водное пространство. Мост разводился торжественно и легко, будто поднимались не тысячетонные крылья, а легкая игрушечная конструкция. Вместе с крыльями поднимались фонарные столбы, которые, в конце концов, заняли почти горизонтальное положение, но при этом горели. И сразу под разведенными крылами поплыли корабли: большие плыли по очереди друг за другом, катера и маленькие лодки проплывали как-то беспорядочно через неразведенные части моста. Величественно проплыла двухмачтовая яхта или бриг, потом огромная баржа. Произошло все это быстро. Вроде собралось всех этих плавучих средств так много, что казалось, будут плыть до самого утра, и вдруг все кончилось.
Я уже видел разведение мостов прошлой осенью, но сейчас вновь, как и в первый раз, вместе с тысячной толпой с восторгом следил за проплывающими кораблями. И Юрка тоже как зачарованный смотрел на это волшебное действо. Вдруг толпа заволновалась и стала на глазах редеть.
– Куда они?
– удивился Юрка.
– А это туристы, хотят успеть посмотреть развод Троицкого моста, - засмеялся я.
– Отсюда он виден, но плохо. Только это совершенно бессмысленно, так как до Троицкого моста почти полтора километра, а разводится он только на десять минут позже.
– А сколько вообще мостов в Ленинграде?
– спросил Юрка.
– Если в городской черте, то считается 342 моста, из них разводных, по-моему, двадцать. Да и как обойтись без разводных мостов, если город расположен на 33 островах. Даже при Петре все мосты через Неву, хоть и были деревянные, но уже разводные.
– Да-а, город не просто красивый, но уникально красивый, - отметил Юрка.
– Недаром говорят, что Ленинград - один из самых красивых мегаполисов в мире, который с одного взгляда поражает своим великолепием, - подтвердил я.
Напротив Дворцовой набережной, через Неву, виделась стрелка Васильевского острова, Петропавловская крепость и ярко светилось здание Главного штаба. А в стороне Невского проспекта виднелись купол Исаакиевского собора и шпиль Адмиралтейства.
Мы прошлись по набережной и дождались момента, когда крылья моста опустились. Фонарные столбы, как ни в чем не бывало, стали на свое прежнее место и уткнулись горящими плафонами в небо.
А небо вдруг раскрасилось в желтый и розовый цвет, оставляя нежно голубое пространство над головой, ветер играл с серо-белыми кучевыми облаками, создавая причудливые формы, и они затейливыми скульптурами двигались на фоне светлого небосклона. На этом сумеречном фоне выделялись контуры деревьев и строений.