Суета сует и никакой войны
Шрифт:
Ротмистр похлопал его по плечу, не покровительственно, а так как-то даже, скорее, ободряюще. Затем он повернулся к гномам, активно делающим вид, что ничего не видели и не слышали, и внутренне завидующим хитрому Иванычу. Сообразительный Иваныч тихо-тихо испарился, струясь вдоль стенки с удивительными для своей немалой туши изяществом и бесшумностью. Немедленно, как только разговор двух офицеров принял несколько нервный оттенок. Поздняков козырнул и буркнул мрачно:
— Честь имею. До встречи. Не сомневаюсь почему-то, что она скоро состоится. Весьма скоро, — и повернулся к своей замызганной машине.
Гимли, глядя на Позднякова,
— Странный народ эти люди. Особенно Пришлые. Только ты думаешь, что начал их понимать, обязательно что-нибудь отчебучат. Вот что это было? Они друг другу друзья, враги? А нам они друзья? Или враги? Или один друг, а второй враг? А если так, то кто из них нам кто?
Казалось, ротмистр его услышал. Он повернулся к Гимли и старейшине Рарри, укоризненно покачал головой, а затем, глядя куда-то за спину гномам, сказал:
— Тоже, как я понимаю, ваши? А мы их ведь и не опрсили. Ну, впрочем, на месте происшествия, судя по рапорту, они не присутствовали, вампира не видели, так что вопросов к остальным вашим родичам я пока не имею. Но зато имею большую просьбу. Не шляться сегодня по городу. Хотя бы сегодня, — а затем нырнул за руль «Полевика», пристроил винтовку в держателе, завёл машину и вместе с колдуном упылил вслед за своими патрульными.
Дарри, впрочем, как и Гимли со старейшиной, удивлённо обернулись — ну не мог же Балин с другими гномами покинуть гостиницу, которую их оставили охранять! И, хоть они и не видели остальных сородичей со времени своего возвращения из форта, это было бы невозможно, немыслимо!
Однако это были вовсе не их родовичи. У границы гостиничной парковки стояли пять совершенно посторонних гномов. Четверо напоминали небольшие броневики на долгом марше, до того все они были увешаны бронёй, оружием и ранцами, в которых можно было переносить тур-ящеров целиком. И вид их оружия о многом говорил сведущему глазу. В целом на каждом из них висел годовой бюджет средних размеров баронства, а то и двух. А перед ними стоял не менее незнакомый Дарри пожилой казад. Безо всякой поклажи, и почти без оружия, ну, если не считать кобуры с револьвером и ножен с клинком на широком поясе. Просто, хотя и добротно одетый. И явно из южных кланов. Невысокого роста, даже по их, гномьим, меркам, и тонкий в кости. Ну, опять-таки, по тем же самым меркам гномов. С выпуклыми глазами редчайшего для гнома карего цвета, которые немного иронично глядели поверх небольших очков. И без того высокий лоб казался ещё больше из-за начинавшейся над ним аккуратной лысины в совершенно седой шевелюре, каковую лысину можно было увидеть потому, что картуз свой, с роскошным лаковым козырьком, незнакомец снял, и обмахивался им, будто веером. Брови же, усы и борода у незнакомца были несколько темнее его седин, цвета «соль с перцем».
Услышав тихий вздох, почти всхлип, Камень скосил взгляд в сторону Гимли и Рарри. Судя по всему, пожилой казад был незнаком только ему. Правда, приветствиями никто себя утруждать не стал, хотя, конечно, у казадов отсутствие таких благоглупостей дело вовсе даже обычное.
— Сиськи Истары… Он-то как тут оказался? А я даже в бане не был, и грязный, как угольщик, — изумлённо простонал Гимли. Рарри же только молча багровел и хватал ртом воздух, будто огромный карп на берегу пруда.
— А кто это? — с детской непосредственностью поинтересовался Дарри, но теперь напрочь онемели уже оба родовича,
— Как я здесь оказался, старый ты пень? Да уж повод есть, если верить Рарри. И сдаётся мне, что этот самый повод как раз и интересуется, кто я такой. Ну, что онемели? Познакомит нас кто-нибудь, наконец, друг с другом?
— Позволь, Хрорри, представить тебе Дарри из рода Гимри в Лесной гряде, по прозвищу Камень, — прохрипел старейшина, — Ученик в работе по камню и рунам Великого Мастера и Рунопевца Килли. И Рунотворец. А этот достопочтенный казад, Дарри, прозывается Грорри, или, как у них на юге говорят, Хрорри. И так к нему и обращайся.
— А какого он рода? — удивился Камень такому краткому, без указания рода и профессии, представлению, вовсе даже не принятому у гномов.
— А никакого он рода, — ухмыльнулся прибывший, пристально разглядывая Дарри, словно желая оценить и разложить его в своей голове по полочкам, — он всего народа Казад. Смекаешь?
И Дарри смекнул. Так можно было сказать только об одном гноме во всём Великоречье. Восседающем совета родов. О чём, не назвав, впрочем, титула впрямую, он и заявил:
— Да уж выбор-то невелик, всего один такой во всем подгорном и наружном мире и есть…
— А вот тут-то, юноша, ты ошибся. Теперь нас таких двое. И второй — это ты, Дарри из народа Казад. Если, конечно, известия старейшины Рарри из рода Гимри в Лесной гряде окажутся полны, точны и справедливы.
Глава 6
Глава 6, в которой герой, хотя и герой, в основном выступает в роли грузчика.
Камень слышал, но толком пока не понимал, что означают слова Хрорри. Зато, похоже, что это понял Рарри, и со всей свойственной гномом вообще, а ему в особенности, деликатностью тур-ящера во время гона заявил Восседающему:
— Хрорри, ты, часом, головушкой в низком штреке не ударился? Слова мои верны и надёжны, как Камень Клятв. И ты в том скоро убедишься. Но вот выводить мальца из рода… Он же ещё Большой жизни не нюхал, у Камня не был, и не понимает ещё ну совсем ничего. Ему пока всё растолковывать надо, ровно несмышлёнышу. Да впрочем, и не ровно. Несмышлёныш-то он ещё и есть. Но и пусть даже и тьфу на всё на это три раза! Это ведь только половина проблемы. Малец же, с одной стороны, ничего ещё толком не может, как Рунотворец, а с другой — силы своей не знает-не ведает, и не понимает, что сотворит в следующую минуту. Ну и напомню… Вне рода-то как он может оказаться, не пройдя большого посвящения?
— Я тебя, Рарри, понимаю, конечно. Оно ведь ой как сладко внутри рода ТАКОЕ придержать. Пользительно, с какой стороны ни глянь. Да только сказано предками и Камнем запечатано, что Рунотворец не принадлежит роду своему, но лишь всему народу Казад!
— Да? А не сказано предками и не запечатано тем же Камнем, что до совершенных лет, а именно для мужа народа нашего сорока и ещё четырёх, не наступает ни у одного казада полное его право? Не может он ни деву нашего народа, пока не минет ей тридцать лет и три года, а мужу — сорок и четыре, познать и в жёны взять, ни выйти в мир без решения рода, даже для свершения обряда Большой жизни? И клятву у Камня принести и узнать истинную историю народа Казад тоже не может? Не может также принимать участия в решении дел рода? А вот род принимать решения за него может и обязан?