Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Но его командование не пришло десятого числа — разыгрался сильный шторм, отбросивший все амфибийные операции. Не пришло оно и одиннадцатого числа, когда Вулф приказал еще тысяче человек отправиться вверх по реке, оголяя оборону своего базового лагеря на Орлеанском острове. Наконец, двенадцатого числа он издал приказ, предупреждающий армию о необходимости подготовиться к атаке, которая должна состояться этой ночью. Но даже тогда он не сообщил своим бригадирам ни о том, где именно они должны высадиться, ни о том, когда именно они должны это сделать, ни о том, какие цели они должны захватить. Вечером двенадцатого числа, нервничая, они отправили ему письмо с просьбой о дальнейших инструкциях. Только в 8:30 того же вечера — за полчаса до того, как войска должны были начать посадку в лодки, — Вулф написал, чтобы сообщить им, что целью является «Фулон, расположенный на расстоянии 2 или 2 1/2 миль от Квебека, где, как вы помните [из разведки], был лагерь из 12 или 13 палаток и аббатиса, расположенная под ним»[490].
Сторонники Вулфа интерпретировали его задержку с сообщением бригадирам их цели как признак его гениальности. Однако более вероятно, что молчание Вулфа объясняется не заботой о секретности, а сочетанием презрения к подчиненным и крайне неустойчивым душевным состоянием. Когда письмо бригадира пришло в его каюту на «Сазерленде», он был занят тем, что можно истолковать только как тщательную подготовку к своей смерти. Он вызвал друга, лейтенанта Королевского флота Джона Джервиса, чтобы передать ему копию завещания, все личные бумаги и миниатюрный портрет своей невесты, а также инструкции, как ими распорядиться. Джервис нашел его одетым в новый яркий мундир. Они беседовали о предчувствиях смерти Вулфа, когда посыльный принес письмо бригадира, побудившее его написать раздраженный ответ. Нет никаких свидетельств того, что в противном случае он не потрудился бы сообщить им, куда направляются они и армия. Вулф будет в одной из первых лодок. Почему-то предполагалось, что этого будет достаточно[491].
Несмотря на то что Вулф больше стремился угодить своей мрачной музе, чем предугадать, что может произойти, когда лодки достигнут бухты, его войска высадились без проблем. Тихое течение реки и отлив начали нести первую волну лодок вниз по реке, недалеко от северного берега, около двух часов ночи. Луна, находящаяся в последней четверти, давала мало света. Часовые на берегу смогли смутно различить бесшумно проходящую колонну, они окликнули ее, но когда франкоговорящие офицеры в лодках ответили, что они везут грузы из Батискана, охранники позволили им беспрепятственно продолжить путь. Примерно за полчаса до рассвета головные лодки пристали к берегу чуть ниже бухты. Не дожидаясь дальнейших указаний, отряд легких пехотинцев вскарабкался на отвесную скалу высотой 175 футов, следуя за крупным и ловким подполковником 58-го полка Уильямом Хоу. Ему только что исполнилось тридцать лет, и он участвовал в осаде Луисбурга. Вулф уважал его за физическую храбрость не меньше, чем за знатные родственные связи — он был младшим братом лорда Хау, убитого при Тикондероге, — и поручил ему командование батальоном легкой пехоты, сформированным из самых проворных людей нескольких полков. Теперь, когда лодки с Вулфом и остальными передовыми отрядами сели на галечник в бухте, Хау доказал, что достоин доверия Вулфа. В последние минуты темноты он и его люди взобрались на вершину скалы, закрепили штыки и ворвались в маленький французский лагерь. Когда короткая перестрелка закончилась, англичане обнаружили среди раненых командира отряда, капитана Луи Дю Пон Дю Шамбона де Вергора — офицера, единственным отличием которого было то, что в 1755 году он сдал форт Босежур Роберту Монктону. Вергор едва успел послать гонца, чтобы предупредить Монкальма о том, что англичане начали высадку в Л'Анс-о-Фулон[492].
Было около четырех часов, когда Вулф с трудом поднялся по тропинке из бухты на вершину отвесной скалы. Вместе с отрядом Хау с ним было около двухсот человек. Остальные солдаты первой волны высаживались из лодок в бухте и начинали подниматься вверх под тяжестью оружия и ранцев; французская артиллерийская батарея в нескольких сотнях ярдов выше по реке только что открыла огонь по транспортам и вооруженным шлюпам второй волны, которые приближались к бухте. Все шло не так, как он ожидал.
Вулф предполагал, что сойдет на берег с передовым отрядом, что ему окажут сопротивление и (если его тщательная подготовка свидетельствует о его ожиданиях), что он погибнет, ведя своих людей против французского форпоста. Если бы его желание исполнилось, он рисковал бы только передовым отрядом, оставшиеся в живых могли бы свободно высадиться обратно; Монктон, второй командир, был бы волен отменить операцию, которую он явно не одобрял. В случае, если бы ему удалось избежать смерти, Вулф, по крайней мере, предпринял бы последнюю героическую попытку высадить войска перед Квебеком и мог бы с определенной долей чести отдать приказ об отступлении с берегов Святого Лаврентия. Болезни наверняка убьют его до того, как он доберется до дома, и опозорят; он просто обменяет жалкую затянувшуюся смерть на быструю славную, которой он так жаждал[493].
Но теперь на высотах люди Вергора бежали, не было никакого сопротивления, кроме неэффективного огня с батареи вверх по реке, и Хоу уже повел свою легкую пехоту, чтобы заставить замолчать пушки. Три бригадира все еще находились внизу, и Вулф, оставшись один в сером предрассветном свете, не знал, что делать дальше.
К рассвету можно было увидеть семь британских батальонов, выстроившихся в боевой порядок на Авраамовой равнине и перекрывших Гранд-Алле — главную дорогу в город — чуть менее чем в миле от западной стены Квебека. Позади них еще пять батальонов занимались улучшением дороги, охраняли высадку и преследовали канадских и индейских скирмишеров из лесов и кукурузных полей. У бухты отряд матросов втащил на тропу пару латунных шестифунтовок. Более двадцати кораблей стояли на якоре в реке. Вулфу снова повезло, как всегда на редкость удачно.
В самом деле, он не успел догадаться. Вулф мог бы приказать своим людям пройти на шестьсот ярдов дальше и закрепиться на самой высокой площадке перед Квебеком, в Бутт-а-Невё, в качестве первого шага к открытию осады. Это обеспечило бы им защиту от вражеского нападения и хороший обзор стен города, которые находились бы в пределах досягаемости осадных орудий, подвезенных с кораблей. Но он этого не сделал. Вместо этого он продолжал растягивать линию сражения на тысячу ярдов по равнине и ждать. Что будет дальше, полностью зависело от французов[494].
МЕЖДУ 6:30 И 7:00 красные мундиры уже сформировали предварительную линию на равнине, когда из Бопорта прискакал неверящий маркиз де Монкальм. Он не спал всю ночь, наблюдая за обороной на берегу Бопорта, где, как он ожидал, англичане высадят десант. В рамках тщательно продуманной уловки моряки адмирала Сондерса еще одиннадцатого числа начали расставлять буи у Бопорта, как бы обозначая препятствия, которые должны были обойти штурмовые корабли. В одиннадцать часов вечера двенадцатого Сондерс приказал матросам сесть в шлюпки и велел им шумно грести взад-вперед между Бопортом и устьем Сен-Шарля, чтобы убедить французов в неизбежности нападения. Монкальм заглотил наживку и направил все усилия на укрепление обороны к востоку от города; он был убежден, что корабли, прошедшие вверх по реке, были предназначены лишь для того, чтобы отвлечь его от полного укомплектования линий Бопорта. Конечно, он знал, что корабли над городом представляют реальную угрозу, и поэтому отрядил достаточно людей, чтобы довести летучую колонну Бугенвиля до численности около двух тысяч человек; но сам он оставался командующим восточной обороной, где, как он ожидал, Вулф нанесет удар.
Монкальм и его офицеры в Бопорте провели столь напряженную ночь в ожидании нападения, что пропустили первый предупреждающий сигнал из города, который свидетельствовал о том, что к западу от него что-то неладно. Генерал отправил своих изможденных людей в палатки, как только стало достаточно светло, чтобы увидеть, что британцы отозвали свои лодки и на самом деле не готовятся к высадке. Даже появление на рассвете запыхавшегося, охваченного паникой беженца из лагеря Вергора не сразу привело армию в движение. Адъютант, выслушав человека, пришел к выводу, что он сумасшедший; чтобы не тревожить командира (или себя), адъютант отправился спать. Но ненадолго: внезапно поступил шквал срочных сообщений, подтверждающих первоначальный доклад и не уточняющих размер угрозы. Только тогда Монкальма подняли с постели и объявили общую тревогу. Наконец, после некоторых колебаний, поскольку он не мог поверить, что значительное число людей смогло взобраться на скалы над городом, Монкальм приказал своим четырем регулярным батальонам занять позиции перед стенами города. Затем, оставив пятнадцать сотен человек для удержания линии Бопорта на случай, если высадка британцев окажется лишь искусной диверсией, он сел на коня и поехал посмотреть, что можно сделать[495].
Ничто не могло подготовить Монкальма к тому, что он увидел, когда, наконец, прибыл на гору Невё (Buttes a Neveu), откуда открывался вид на равнину. Для адъютанта, ехавшего рядом с ним, даже вид красных мундиров был менее поразительным, чем их воздействие на Монкальма, который сидел в седле как громом пораженный, безмолвно глядя на длинную алую линию: на долгий миг «казалось, что он чувствует, что его судьба нависла над ним». Затем, мрачный, он начал выстраивать свои батальоны в боевую линию напротив британцев. В других местах на поле уже велась беспорядочная стрельба: канадские ополченцы и индейцы, выдвинувшиеся из города по приказу Водрёйя, обстреливали из укрытий двойную шеренгу красных мундиров, которых, казалось, не беспокоило это преследование. Больше всего Монкальма нервировало бесстрастие англичан, ведь само их отсутствие реакции на снайперов свидетельствовало о дисциплине, которой, как он знал, не хватало его собственным силам, столь многочисленным среди ополченцев. С нарастающей тревогой он ждал — ведь от восточного конца обороны Бопорта до Авраамовой равнины было несколько миль, — пока его люди подходили и занимали указанные им позиции перед стенами[496].