Сущник
Шрифт:
Затем, как вы знаете, наноробота, точнее, ту его структуру, которую он прорастил в эосе, стали использовать в качестве сверхкомпьютера. Эос безграничен, и возможности эос-компьютера также оказались безграничны. С его помощью человечество решило многие технологические задачи, на которые прежде и не замахивалось. Появился термин «креатить». По заданной программе, которую эос-компьютер сам же и детализировал, в мгновении ока он мог запустить на субатомном уровне самосборку, создавая из квантов любые макрообъекты, от предметов быта до копии человеческого тела. Здесь, правда, столкнулись с ограничением размерности – объекты крупнее астероида креатить не удавалось. Вроде бы это объяснили неким энтропийным неравенством, которое всё ограничивает в нашем макрокосме, но вдаваться в подробности я не буду, мы всё же историки, а не физики. Нам важен факт, что человечество
В заключение вводной части что ещё хочу сказать. Каким образом кусочек эоса протёк в наш мир и как Маер смог его записать – этого мы не знаем. Также мы не знаем, что такое эос вообще. Между тем мы этим пользуемся.
Профессор снова воспользовался графином и, налив в стакан, картинно, со звоном закрыл его стеклянной затычкой. Затем проговорил, подражая кому-то из древних:
– Да-с, не знаем-с. Кульминация науки – непознаваемое. А с чего всё начиналось?
Наклонившись, старичок достал из-под кафедры деревянную дубину и гулко ударил по столешнице. Довольный оторопью слушателей, продолжил:
– Вот с этого и начиналось. С вещи брутально простой и понятной. И с этого мы примемся изучать историю технологий…
Кафедра исчезла, на её месте из пола вылезли густые кущи джунглей, пахнуло древесной прелью и ещё какой-то гнилью. Профессор в строгом костюмчике и с суковатой палкой в руке среди дикой буйной растительности напомнил Марику пассажира с потерпевшего катастрофу самолёта. В каком старом фильме он это видел? Не вспомнить названия. В голове всё перемешалось – столько информации поглощать зараз он не привык. Вот, значит, какая она, академия.
* * *
На перемене Марик бесцельно бродил по коридорам, затем вышел на улицу, вслед за толпой студентов. Мягко припекало искусственное солнышко. Насколько знал Марик, академия находилась внутри какого-то астероида, чьи координаты конечно же держались в секрете. Наверное, роботы выгрызли внутренность небесного тела, а входной тоннель завалили. В любом случае наружу отсюда не выйти, все входы-выходы охраняются местным кибером. Это замкнутое пространство не то чтобы давило на подростка, – полазивший по узким тоннелям своего ковчега, он легко подобное переносил, но всё равно было неуютно. На улице меж учебными корпусами группками и в одиночку бродили сверстники необычной наружности и в смешных нарядах. Издалека он увидал Риту. Она стояла с двумя девочками, о чём-то говорила и смеялась. Все они были даблами, но Марик вдруг почувствовал, что дабл Риты выделяется среди других. Плавные движения рук, жесты, свет её глаз, притягивающий даже на таком расстоянии, – всё было мило и дорого. На башенке административного здания гулко пробили куранты, студенты заспешили в аудитории, и Рита заметила друга. Взмахнув рукой, она звонко крикнула: «После занятий на лестнице!»
По расписанию следующим предметом следовала «Теория познания». Лектором оказался моложавый сухой мужчина с очками на носу – стиль «ретро» был в академии моден. Очкарик почему-то сразу не понравился Марику.
– Я буду читать вам гносеологию, – как-то небрежно, говоря в нос, представился профессор и начал с места в карьер. – О чём вам рассказывали передо мной? О компьютерах? Хорошо. Запоминайте цифры. В обозримой вселенной содержится не более 1090 атомов. Вселенная в той форме, в которой мы её наблюдаем, существует 1018 секунд. Если все эти атомы превратить в ячейки памяти классического компьютера и запустить его от начала существования мироздания до нынешнего дня, то он успеет сделать не более 10125 операций. Высчитывается это по времени одной операции, которая равна времени прохождения электрического сигнала по диаметру атома – 10– 17 секунд. Теперь прикинем, много это или мало – 10125 вычислительных операций компьютера. Цифра непредставимо большая. Но этих операций не хватит, чтобы записать с достаточной точностью квантовомеханическую волновую функцию системы, состоящей всего из 1000 субатомных частиц. Я уж не говорю о сложных системах – в геологии, биологии, социальной жизни. То есть даже абсолютный компьютер, размером со всю вселенную, не в силах записать всё, что происходит
Лектор поправил очки на носу, сурово оглядел притихших студентов и продолжил:
– Значит ли это, что мы не можем постичь наш мир? Не являются ли наши знания иллюзией? В своих рассуждениях оттолкнёмся от следующей аксиомы: частное не может познать целое. Так ли это? Определённо так. Муха, ползающая по ноге слона, никогда не сможет увидеть слона целиком. Даже если она взлетит, слон не вместится в её обзор. Из этого делаем вывод: чтобы познать целое, познающий должен быть больше этого целого. Другими словами, чтобы познать универсум, мы, люди, должны быть больше универсума. Если пользоваться религиозными категориями, то мы должны быть богами. Являемся ли мы богами? Определённо да! И утверждение своё я докажу.
Профессор упёрся костлявыми кулаком в кафедру, наклонился вперёд, словно бодая невидимого врага, и выкинул вперёд другую руку:
– Вот вы, молодой человек в первом ряду. Какой у вас рост?
Полноватый коротышка с копной фиолетовых волос неуверенно встал и пролепетал: «Один метр и…»
– Один метр! Наверное, думаете: во мне всего один метр, а вселенная вон какая огромная. Но именно один метр и делает вас богом. Соотнесём ваш рост с расстоянием до квантового «дна» материи – это примерно 1 к 10– 35 метров. Аналогично и с «потолком» материи – до него более 1027 метров, если принять, что диаметр вселенной равен 10 миллиардам световых лет. То есть 35 порядков вниз и 27 порядков вверх, а мы – в центре. Может ли тварное существо, ограниченное своей детерминированностью в материальном мире, хотя бы теоретически дотянуться до дна вселенной и до её потолка? Это не представимо, 10– 35 – такая цифра вообще не укладывается в сознании. Но мы это сделали. Достигнув эоса, выйдя за пределы материи, мы встали над всем универсумом. Такое по плечу только богу этой вселенной, из чего следует, что мы способны, как минимум, её познать. Это тот не шаткий камень, на который я буду опираться, читая вам курс гносеологии. Вопросы есть? Вопросов нет.
Марк поднял руку:
– Извините, профессор, вы сказали, что мы боги и чего-то достигли. То есть выросли от малого до большего. А Бог – Он же от себя отломил кусочек и так создал вселенную. Богу никуда расти не надо.
Лектор поджал губы:
– Глупый вопрос. Вектор движения роста, вверх или вниз, довольно условен. Материальный мир полон рекуррентных, возвратных процессов – это теплообмен, инверсия геомагнитного поля планеты, смена заряда электрона. Эффект маятника – это обыденное состояние материи. Тут зависит от точки зрения наблюдателя: ему кажется, что он движется вперёд, а на самом деле находится в одной из точек повторяющейся амплитуды. Инверсия есть в математике и в более тонкой области – в мысли человека. Ваши воспоминания – это тоже инверсия. Главное для нас – качественный уровень, явленный в процессе движения, бытия. Например, в истории человечества, которую вы будете изучать, были моменты, которые называют «застойным временем». В действительности же это не застой, а идеальная точка равновесия у качающегося маятника. Но об этом поговорим позже.
– Извините, но вы не ответили, – снова поднял руку Марк. – Если мы боги, то зачем нам расти? Или меняться, как вы сказали. Богу разве нужно меняться, двигаться куда-то?
– Юноша, движение – это бытие. А условно понимаемый Бог и есть бытие. Вы ведь о христианском Боге спрашивали? Насколько знаю, ваши богословы описывают взаимоотношение Его Ипостасей как предвечную любовь, то есть как бытие непрестанного движения одного к другому. Любовь есть движение, как и всё остальное в нашем космосе. Ещё вопросы?
О любви профессор говорил ледяным тоном. У Марика никогда не было врагов, да и откуда им взяться в родном ковчеге? Он даже не знал, что это такое. А тут ощутил в преподавателе острую неприязнь к себе.
После занятий Марк ждал Риту на ведущей к площади монументальной лестнице, в конце которой находились кабинки гэстутилизаторов. Покидать гэстинг абы где, распыляя свои даблы на публике, учащимся не рекомендовалось – таковы уж местные традиции. Прислонившись к высокому каменному парапету, нагретому солнцем, он скользил взглядом по мелькающим лицам студентов. Некоторые спускались по лестнице, прыгая на одной ножке – радовались как дети окончанию учебных мытарств.