Суть Руми
Шрифт:
С блаженными ангелами; но даже ангельское состояние
Я должен миновать: исчезает все, кроме Бога.
Когда я пожертвую своей ангельской душой,
Я стану тем, о чем не может помыслить разум.
О, пусть я прекращу существование!
Ибо He-существование возвещает
трубами органа: "К Нему мы вернемся!".
Небытие, адам, есть невыразимая Божественная суть - именно так его воспринимали некоторые мистики и, в частности, Руми, ибо оно находится за пределами всякого возможного
СВЯЗЬ С ТЕОРИЕЙ ЭВОЛЮЦИИ
Исламские модернисты видели в строках Руми "Я умер как минерал" совершенное выражение теории Дарвина. Возможно, источником этой интерпретации была биография Руми, написанная индийским ученым Мауланой Шибли (1903), книга, оказавшая глубокое влияние на идеи Икбала. Некоторые пакистанские ученые (например, Абдул Хаким) считают, что идея эволюции была предсказана уже в средние века, и видят в том доказательство научных достижений средневековых мусульман; другие считают, что в стихах Руми речь идет о свободном развитии эго, которое достигает высших ступеней сознания (Афзал Икбал), или о вечном стремлении к все большей свободе и индивидуализации (Мухаммад Икбал), или о борьбе за выживание, присущей всему сотворенному (Абдулбаки Гёльпинарлы).
Однако цитирование стихов Халладжа в решающий момент повествования о горохе, когда горох взывает:
Убейте меня, о мои верные друзья,
Ибо в том, чтобы быть убитым, - моя жизнь
говорит в пользу чисто мистической интерпретации и, как можно полагать, исключает псевдонаучное истолкование этих стихов.
ВЕРА В ВОЗРОЖДЕНИЕ
Достигнуть высшей жизни путем смерти и духовного воскресения - вот цель влюбленных, это постоянное взаимодействие фана и бака, что выражается даже в ритуале экстатического танца. И мистик знает, что первое умирание предполагает дальнейшие акты духовного самопожертвования, каждый из которых заканчивается высшим уровнем духовной жизни - гётевским "Умри и Стань!" ("Stirb und Werde!").
Идею постоянного развития даже после смерти разделяли многие суфии, поддерживают ее и ряд современных западных философов и теологов. В мусульманском мире новую интерпретацию этой идеи дал Мухаммад Икбал в своих произведениях 1915-1935 гг. Эта цель может быть выражена символически в терминах, относящихся к самым разнообразным аспектам жизни; в образах, являющих себя каждому, у кого есть глаза, чтобы видеть:
Только когда человек оказывается лишенным
внешнего бытия, подобно зиме,
есть надежда, что в нем зародится новая весна
("Мaснaви", 5:552).
ОБРАЗ ВЕСНЫ
Уильям Хасти был совершенно прав, назвав сборник своих переложений поэзии Руми "Праздник весны". Те же темы смерти и возрождения, что отражены в вышеприведенных строках Руми, пронизывают его весеннюю поэзию.
Весна всегда была любимой темой персидских и турецких поэтов, но богатство многочисленных "весенних" стихотворений Руми может оценить только тот, кто хоть
Руми слышал их славословие и даже принимал в нем участие, переводя его в мелодичные стихи; он видел прелесть небесной возлюбленной в розах, гиацинтах и бегущих ручьях, которые - каждый на свой лад - отражали эту красоту и одновременно творили для нее многоцветную вуаль, ибо эта красота слишком светозарна, чтобы можно было взирать на нее без завесы.
Он знал благоухание анатолийского майского утра - в своих стихах он часто упоминает запахи, которые и по сию пору характерны для анатолийского города. Он ощущал Божественную красоту и величие всеми своими чувствами: в дыхании садов Коньи, в раскатах грома и в страстных молитвах птиц, в мягких прикосновениях шелков и ковров, производимых в Конье, в аромате игде, а также во вкусе изысканных блюд, особенно сладостей, которыми всегда славилась Конья.
ЧУВСТВЕННЫЙ ОПЫТ
В его поэзии с необычайной силой отражен чувственный опыт; и одна из причин неувядаемой силы и очарования этих стихов заключается в том, что чувственный опыт и Божественная любовь образуют в них гармоничное целое, Руми преображал самые будничные и даже наиболее вульгарные аспекты жизни; символ преобразующей силы солнца (к которому он часто обращался в связи с Шамсэддином) приложим и к его собственной поэтической манере.
Источник силы Руми - его любовь, любовь, переживаемая в человеческих пределах, но полностью укорененная в Боге. Никто не сумел приоткрыть глубинные тайны мистической молитвы так, как он; он чувствовал, что каждая молитва сама по себе - акт Божественной благодати, и весь раскрывался ей навстречу. Соединенный в любви с Божественной волей, он нашел решение загадки предопределения и обрел способность подняться в зенит радости из глубочайшей бездны разлуки. Он сам подвел итог своей жизни в двух строках:
А результат - не больше чем три этих слова:
Я загорелся, горел и сгорел
(Газель 1768).
СЛАВА
Уже очень скоро после смерти Руми его произведения, в особенности "Macнави", стали известны по всему ираноязычному миру, а его слава достигла восточных пределов мусульманских земель. В восточной Бенгалии в XV в. его влияние было столь велико, что один хронист сказал: "Святой брахман должен читать вслух 'Маснави' ".
Но первый существенный вклад в понимание его поэзии был сделан в самой Турции.
БРАТСТВО МЕВЛЕВИ
Братство Мевлеви, учрежденное самим Руми и ритуал которого был впоследствии разработан более основательно Султан-Веледом, распространило слово и музыку Руми по всей Османской империи, которая в это время только формировалась; позднее глава мевлевийского ордена занимал положение, столь близкое к Османскому двору, что обладал привилегией надевать на султана перевязь с мечом.
Центром братства всегда оставалась Конья; глава братства носил почетные титулы Молла Хункар (Главный Мулла) и Челеби (Придворный). Небольшие текке Мевлеви были разбросаны по всей Османской империи, вплоть до Сирии и Египта, хотя братство никогда не выходило за границы империи.
Поэзия Руми не приобрела той популярности среди арабских суфиев, какой она пользовалась среди мистиков, говоривших на фарси, - слишком отличалась от арабской ее образность. Даже немногочисленные переводы Руми на арабский язык, сделанные в классическую эпоху, не смогли обеспечить более глубокого понимания его идей в арабском мире.