Суть Руми
Шрифт:
Отрадно сознавать, что существует еще множество возможностей по-новому осмыслить экстатическую поэзию Руми и что и на Востоке, и на Западе ученые продолжают изучение этой неистощимой поэтической сокровищницы.
Аннемария Шиммель (1922 - 2003), крупнейший исследователь суфизма и ислама, профессор Гарвардского университета, тончайший знаток традиции, автор более чем 100 книг и монографий о суфизме, пользовалась огромным авторитетом как среди ученых, так и среди суфиев.
В честь А.Шиммель названа одна из главных улиц в г. Лахор, Пакистан.
Она умерла 26 января 2003 г. в Бонне, Германия, в возрасте 80 лет.
СЕРГЕЙ СЕЧИВ.
"Ты должен сам стать тем изменением, которое ты хочешь увидеть в мире"– Махатма Ганди.
МОЁ ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С РУМИ - ЛЁНЯ
Познакомил меня с Руми бывший коллега-программер, Леонид Тираспольский, на работе, летом 1999 года, распечатав на принтере страничку – его собственный (но об этом я узнал позднее) подстрочный перевод, следующего стиха:
Звук хлопка не возникает от одной руки.
Жаждущий стонет: "О вкуснейшая вода!"
Вода взывает: "Где тот, кто выпьет меня?"
Жажда в наших душах есть магнетизм Воды:
Мы – это Она, а Она – это мы.
Мне почему-то крепко врезались в память детали этого, казавшегося тогда столь незначительным эпизода, изменившего мою жизнь. Был яркий, солнечный день, Леонид вошёл в мой оффис, держа в руке листок, положил его на стол и молча вышел. Я говорил по телефону и посмотрел стих позже, оставшись один. Ничего подобного я до тех пор не встречал – гремучая смесь теологии, философии, науки и изящнейшей поэзии, очевидной даже в подстрочнике. Я мгновенно осознал, что встретился с чудом.
На листке не было имени автора. Я помчался в оффис Леонида с вопросом – "Кто автор?" и услышал в ответ: "Руми". Имя мне ничего не говорило. Я слышал о Навои, Саади, Фирдоуси и Рудаки - других великих поэтах Востока, но только потому, что они были на почтовых марках СССР, которые я собирал в золотом детстве. Руми среди них не было.
Я люблю поэзию с раннего детства. Научившись читать рано, задолго до школы, много читал сам толстых книг, и одной из первых – Пушкина – юбилейный, толстенный серый томище 1949 года, на глянцевой тонкой бумаге, с цветными иллюстрациями Билибина. Весь Пушкин был в одной тяжёлой книге. Проза его мне тогда казалась скучной, а вот сказки запомнились наизусть. Читал я его в постели, когда долго болел, дома был один и помню, что долго не мог читать на спине, тяжёлый Пушкин на животе меня придавливал. Пушкин помог выработать и вкус к поэзии – я ценю ясность, лаконичность, мелодичность и образность. Но до встречи с Руми никогда сам стихов не сочинял, за исключением случайных экспромтов в пару строчек там и сям, и, естественно, делу этому не учился.
Восточная поэзия, с которой я почти неизбежно встречался до Руми, вся была типа "розы-соловьи", да "родинки любимой", то, что я про себя называю "женским чтением". Тягучая, снотворно-заунывная, как "восточная музыка", бесконечный красивый и монотонно-симметричный орнамент. Долго такое слушать (по радио) и тем более читать я был не в состоянии. Мозг засыпал, как, наверное, у кобры под соответствующую мелодию. Не было действия, как в пушкинском "швед, русский колит рубит, режет", были страдания и лозунги, много лозунгов и призывов. Правда, к хорошим вещам, но к лозунгам у меня - стойкий иммунитет. И, наконец, никакой пищи уму. Кажется, сидит бородатый старец, перебирает красивые, разноцветные бусы и поёт своё, акынское. Руми совсем не таков.
Тот короткий стишок Руми о магнетизме воды мгновенно врезался мне в память и весь день не давал покоя. Я обдумывал его по дороге домой, во время вечерней
На следующее утро я проснулся с уже готовой рифмовкой, и записав её, показал Леониду, а он (к моему удивлению) выложил её на своём сайте, рядом с переводами настоящих хороших поэтов – Давида Самойлова, например.
БАРЬЕР, ЕГО ЛОМКА И ПАДЕНИЕ В ВОДОВОРОТ
Леонид дал мне тот памятный стих, разумеется, не случайно.*
Мы общались и гуляли во время ланча в окружающих наш оффис садах, Леонид рассказывал мне о суфизме, о котором я до того ничего не знал, но отнёсся сразу же отрицательно, как к явлению мусульманскому, с типичной для великодержавного русского шовиниста априорной заносчивостью профана. Помню молчаливое неодобрение Леонида, когда после какого-то исламского теракта я сказал ему "Вчера ваши суфисты опять взорвали автобус с детьми". Но всё, что он возразил мне тогда было – "Не суфисты, а суфии".
Не оспаривая мои запальчивые высказывания, Леонид мягко перевёл разговор на менее конфликтные темы – христианскую теологию и духовный кризис Запада. Тогда как раз шумела работа Френсиса Фукуямы "Конец Истории" Оказалось, у Леонида была написана на близкую тему своя книга "Золотой Век", изданная ещё в 1995 году, с предисловием уважаемого мною Г.С.Померанца). Узнав это, я постарался заткнуться и больше слушать, чем говорить, что мне всегда даётся нелегко. Леонид любезно дал мне прочесть эту тонкую книгу в бумажном переплёте, которая мне показалась интересной, но неконструктивной. Многое из её содержания я уже знал из работ Леви-Стросса и Маклюэна, с работами последнего Леонид не был тогда знаком. Я заметил, что в математике есть чёткий водораздел между конструктивизмом и интуиционизмом, а в теологии такого нет, вызвав у Леонида приступ бурного веселья, после чего он и выдал мне вышеприведённый стих Руми.
Потом Леонид рассказал мне о суфизме и предложил дать почитать биографию Руми, написаную для серии ЖЗЛ Радием Фишем в 1972 году. Я вначале не хотел читать про какого-то "восточного мудреца", никакой модной ныне "тяги к Востоку" я никогда не испытывал и не испытываю, получив ещё в детстве крутую прививку, мне на восьмой день рождения соседка-одноклассница подарила книжку некоего Турсуна Задэ, которую я "ниасилил", хотя и был ненасытным пожирателем любого чтива - как бумажный шреддер – от газет и сказок, до Медицинской Энциклопедии. Потом я и сам попутешествовал по "Стране Востока" (выражение Гёте), увидел отсталость, убогость, раболепие, унижение женщины и не верил, что такая "культура" может дать что-то полезное современному человеку, тоись – мне драгоценному, конешно.
Первым автором с "восточным" именем, которого я стал читать в зрелом возрасте, был Фазыль Искандер, которого меня буквально вынудил начать читать бывший босс. Было это так – он за обедом восторгался модным у московских диссидентов Искандером, а я на это съязвил, типа "и задэ своё турсует". Он запомнил и примерно месяц настойчиво убеждал меня почитать Искандера самому, но я отнекивался да отшучивался. До тех пор, пока он решительно не подарил мне книжку Искандера, пригрозив сослать в колхоз на месяц за великодержавный шовинизьм, если я через неделю не скажу, что именно мне в Искандере не нравится. Или наоборот. За это я ему очень благодарен, а культуру в России традиционно прививают методами Петра Великого.