Свет и тени
Шрифт:
Однако существует и иное «измерение», о котором необходимо помыслить тому, кто пытается получить память о Боге в вещах. Наслаждение, доставляемое нам качествами, демонстрирует нам, что они существуют не только вокруг нас, но и затрагивают нас напрямую благодаря Провидению; ведь видимый нами ландшафт – это одно, а тот, что простирается за пределами нашего взора – совсем другое. Таким образом, существует «субъективно-временн'oе» измерение: вещи напоминают нам о Боге лишь настолько, насколько они хороши или способны передать положительное качество, но также и насколько мы сами способны постичь это положительное качество или воспринять его более непосредственным образом. В воздухе, которым мы дышим и в котором нам могли бы отказать, мы встречаемся с Богом в том смысле, что божественная дарующая рука присутствует и в самом даре. Эта способность «видеть Бога» в дарах Его соответствует «благо-дарению» (thanks-giving), в то время как восприятие качеств соответствует «восхвалению», а «видение» Бога в самом Бытии, в свою очередь, рождает в душе общее
Таким образом, Бог проявляет себя не только посредством бытия и качеств вещей, но и благодаря посланным нам дарам Его; Он также открывается благодаря явлениям обратного порядка – ограничениям вещей и их дефектам [50] , а также отсутствию или исчезновению чего-то положительного, полезного и приятного для нас. Нужно отметить, что точной противоположностью бытия является не небытие – это лишь абстракция, а ограничение, не позволяющее существованию стать чистым Бытием, стать Богом... Вещи ограничены во многих аспектах, но прежде всего в своих экзистенциальных параметрах, на земном уровне представленных материей, формой, числом, пространством и временем. Необходимо ясно разделить понятия «ограничения» и «дефекта» – действительно, уродство какого-либо создания и пространственное ограничение идеального тела находятся на разных уровнях, ибо последнее выражает форму, нормативный принцип или символ, а первое соответствует лишь недостатку и просто замутняет ясность символизма. Как бы то ни было, открытое Богом путём ограничения вещей, наделения их дефектами, а в отношении человеческого субъекта – лишением вещей или качеств – это «небожественная», а значит, «иллюзорная» или «нереальная» сущность всего, чем Он не является.
50
Именно в этом смысле Мейстер Экхарт мог бы сказать: «Чем больше он богохульствует, тем сильнее прославляет Бога».
Все вещи суть лишь случайные проявления единственной и универсальной сущности – Бытия, которое всегда остаётся нетронутым по отношению к своим порождениям; оно проявляет, не будучи проявленным. Иными словами, это божественное, творческое действие, которое, начиная с Бытия, порождает всё сущее. Реально Бытие, а не вещи; сущность, а не её случайные проявления; неизменное, а не изменяющееся. Раз это так, как бы могли вещи не быть ограничены, как бы могли они не подтверждать своими многочисленными ограничениями единство божественного Слова, а значит, и Бога? Ибо универсальная сущность есть не что иное, как Слово творения, «Да будет!», породившее все вещи.
Слово «существовать» подразумевает также «иметь качества», но также и «иметь ограничения», даже дефекты. Мы уже отметили, что вещи ограничены не только сами по себе, но и по отношению к нам; они ограничены и эфемерны, и в то же время они избегают нас, будь то благодаря их отдалённости в пространстве или отдаляющей их судьбе. Это вновь позволяет нам «всюду видеть Бога», ибо если Бог проявляет свою реальность, своё изобилие и своё присутствие в акте дарования, Он проявляет нашу относительность, нашу пустоту, наше отсутствие – по отношению к Нему, – устраняя, то есть, так сказать, забирая дарованное Им.
Подобно тому, как качества выражают бытие на его уровне существования, так и ограничения выражают, в обратном смысле слова, метафизическую нереальность вещей. Таков иной способ «всюду видеть Бога»: ведь каждая существующая вещь тем самым «нереальна» по сравнению с абсолютной Реальностью, а нам следует во всём различать не только аспекты бытия, но и «ничтожность» мира перед Богом – другими словами, его метафизическую нереальность. И именно само бытие [51] предоставляет нам «сущность» этого «ничто»: вещи нереальны или иллюзорны лишь в той мере, в какой они вплетены в ткань бытия и тем самым отдалены от божественного Духа.
51
Бытие реально и «божественно» в сравнении с существующими вещами и в той степени, в какой оно является причиной, но оно ограничивающе и «демиургично» в сравнении с Богом, который в акте творения в некотором иллюзорном смысле ограничивает Себя, если здесь можно употребить такое выражение. Мы говорим об иллюзорности этого состояния, ибо Бог неизменен и непреходящ.
Качество, как мы уже сказали, выражает бытие на уровне самого бытия. Аналогичным образом можно сказать, что дефект выражает ограничение исключительно отрицательным и случайным образом. Ограничение определённым образом стоит между бытием и небытием: оно положительно в той мере, в какой очерчивает форму-символ, и отрицательно в той мере, в какой искажает эту форму, пытаясь вернуть её к неопределённости сущности, но «снизу». Скажем мимоходом, что эта древняя путаница между надформенным и бесформенным позволяет постичь «абстрактное» или «сюрреалистическое» искусство. Однако хотя форма и обладает положительной функцией благодаря своей силе выражения, она в то же время ограничивает выражаемое, и в том её сущность: самое прекрасное тело подобно застывшему фрагменту океана невыразимой благодати.
Ко
52
Лишь весьма испорченный человек способен не видеть качественной и объективной разницы между благородным и подлым, если он не смотрит с трансцендентной точки зрения недифференцированного Атмана, которая совершенно отличается от разрушительного и иконоборческого эгалитаризма. Как бы то ни было, именно это знание качественных явлений позволяет безжалостно замечать отклонения современного искусства и разрывать завесу его фальшивой тайны.
Каким же образом в таком случае вещи символизируют Бога или «божественные качества»? Нельзя сказать, что Бог является этим деревом или что это дерево является Богом. Однако можно сказать, что в определённом смысле дерево «не отличается от Бога» или что, не будучи несуществующим, оно никоим образом не может не быть Богом. Ведь дерево сперва обладает бытием, затем жизнью, отличающей его от минералов, затем своими собственными качествами, отличающими его от других растений, и, наконец, своим символизмом: всё это необходимо не только для того, чтобы «не являться небытием», но также и ради утверждения Бога в том или ином отношении: жизнь, творение, величие, осевая неподвижность или щедрость. Мы говорим «не являться небытием», но в определённом смысле лишь Бог «не является небытием». Лишь Он есть «не-небытие» – здесь двойное отрицание в одном слове имеет свой смысл. Такого рода истины могут (косвенным образом или исказившись) породить пантеизм и идолопоклонство, но это не лишает их истинности и, следовательно, по меньшей мере оправданности на своём уровне.
Символизм не имел бы смысла, если бы не являлся условным, но всегда осознанным способом восприятия Единства, ибо «всюду видеть Бога» означает прежде всего постичь Единство – Атман, Самость – в явлениях. Согласно Бхагавад-Гите, знание, видящее во всём сущем уникальную, неустранимую, неделимую, хоть и распылённую по разным вещам сущность, происходит от саттвы («ясного», «возвышающего», «соответствующего Бытию (Sat)» стремления). Далее там говорится: «Знание, посредством которого видят разделённость сущностей различных созданий из-за множественности тел, происходит от раджаса («огненного», «расширяющего» стремления). Закрытое знание, порождающее привязанность к какому-то частному предмету, без учета всеобщей причины, происходит от тамаса («тёмного» и «нисходящего» стремления)» (XVIII, 20–22).
Здесь необходимо принять во внимание точку зрения, с которой всё рассматривается: космические стремления (гуны) находятся не только в разуме человека, они явно присутствуют в его способностях к относительному познанию и сопутствующих сферах, поэтому рассудок и око в равной степени не могут игнорировать разнообразие. Более того, сказать, что некоторое состояние признаёт присутствие уникальной сущности во всех вещах, означает признать существование этих вещей на их собственном плане. Следовательно, дело касается не признания отсутствия объективных различий вокруг нас, но понимания того, что отличия эти никоим образом не противопоставляются восприятию единства сущности. «Страстная» точка зрения (раджас) неверна не потому, что постигает различия, а потому что приписывает им абсолютный характер, будто бы каждая сущность обладала собственным, отдельным от всего прочего бытием. Отчасти сходным образом поступает и наше око, бытийно соотвествующее «страстной» точке зрения до той поры, пока принадлежит эго, «сотканному из страсти». Интеллект, постигающий единство сущности вещей, в то же самое время замечает различия видов и степеней – одну из функций этого союза, без которой не существовало бы различий между гунами.