Светило малое для освещенья ночи
Шрифт:
Лушка терпеливо сидела на краю соседней кровати. Марья открыла глаза и долго смотрела на Лушку молча. Подняла руки и придирчиво исследовала сгибы локтей. Кожа была белая и гладкая.
— Приснилось? — неуверенно спросила она.
— А как хочешь, — легкомысленно ответила Лушка. — Ну, я пошла!
— Ты куда? — испугалась Марья.
— Я тебе дрыхнуть не мешала, — ответила на это Лукерья Петровна Гришина.
Марья явилась к Лушке после ужина, который Лушка проигнорировала, и поставила на тумбочку кружку с кашей и положила два облупленных пряника. Потом вытащила из
— Откуда? — спросила Лушка про сливы.
— Подали, — ответила Марья.
Лушка кивнула:
— Мне теперь тоже подают.
— Чай было не во что, — извинилась Марья.
— Ерунда, напьюсь из крана. — И продолжала лежать, не двигаясь.
— Ты как? — спросила Марья.
— Нормально, — сказала Лушка.
— Тогда жри! — сказала Марья.
Лушка усмехнулась и села. Достала из ящика ложку, принялась за кашу. Марья выудила из тумбочки Лушкину кружку, принесла воды. Лушка употребила поданное, любуясь глянцевыми сливами. Взяла одну, вторую решительно пододвинула Марье.
— Я уже, — отстранилась Марья.
— Не ври, — опровергла Лушка.
Марья осторожно взяла упавший среди зимы плод.
— Шик… — проговорила Лушка, обнаружив в мякоти лето, которое будет. — А косточку можно оставить. Ее хватит надолго.
— Поздно, — сказала Марья. — Я ее проглотила. Погуляем, что ли?
— Погуляем, — сказала Лушка.
На этот раз они весь вечер ходили молча.
Она никак не могла заснуть. Держало в напряжении чувство, что нужно что-то услышать, будто рядом сел заика, силится произнести важное, но никак не получается.
— Я тоже не логопед, — пробормотала Лушка и натянула одеяло на голову, чтобы отгородиться от убогого.
Ну и дура, ответило молчание без голоса, и неголос был давний и вроде знакомый. Лушка прислушалась снова, но стало пусто. Заика обиделся и ушел.
Ага, бегать за тобой буду, сказала Лушка вдогонку и забралась в лодку, чтобы плыть. В лодке не было ни весел, ни уключин, да и не лодка это была, а круглая консервная крышка из белой пластмассы, крышку кто-то подал, чтобы Лушка не утонула, но Лушка пластмассе не понравилась, и та предательски заменилась железом; ржавая и исковерканная по краям металлическая крышка нарушала физику и держалась на поверхности вместе с Лушкой, Лушка решила, что металлу надо помочь, и стала грести, но жестянка вспомнила Ньютона и пошла ко дну, Лушка залупила по воде руками и кружилась на месте, разворачиваясь лицом во все стороны. Берега не существовало, под телом напряглась глубина, накрывший сверху плоский горизонт силился что-то сказать, горизонт звал ее отовсюду, и Лушка послушно стала грести в ту сторону, которой не было, и сторона оказалась длиной до утра.
Утром тело ныло и невнятно жаловалось, Лушка поняла, что ему хочется притвориться больным и оно тайно уговаривает Лушку к нему присоединиться, они заключат союз и болезнь получится настоящая. Тогда тело начнут лечить, а оно будет капризничать, чтобы о нем позаботились еще больше и принесли маленькое пирожное из большой очереди. Подходящего профиля, конечно, не окажется, но это не самое важное, тело скромно обойдется блюдечком с розочками.
— А
Она выскочила из постели, приставила себя к спинке кровати, чтобы по-Марьиному задрать ногу. Нога задралась вперед, а назад не пожелала. Лушка велела себе дышать, как вычитала в допотопном журнальчике «Сельская молодежь»: вдохнуть через нос, а выдохнуть через рот, но не просто так, а выдохнуть и, не вдыхая, выдохнуть еще. От этого в башке приготовится взорваться черная темнота, надо выжать из себя и ее, тогда во лбу рванет светом и можно отдать концы, но хворь как рукой снимет, тем более что с концами Лушка с некоторых пор в отношениях взаимных, это ее не путает, помогает что угодно, стоит лишь на себя настроиться. Она маленькими дозами наполняла освобожденные легкие. Черная темнота послушно прилипла к периферии и по коже стекла вниз, на покрытый морковным линолеумом гладкий пол. Лушка решила, что этого достаточно, вышагнула из сухой дымной лужи, схватила полотенце и спросила, как поживает то, что мечтало заболеть.
Тело испуганно молчало. Оно, раз его хозяйка такая живодерка, без всякого ропота согласилось на холодный душ и о блюдечках с розочками больше не вспоминало.
На пути из душа Лушка заглянула в Марьину палату. Марья задумчиво сидела на кровати и медленно жевала печенье из пачки по имени «Шахматное».
— Маш? — спросила Лушка.
Марья кивнула. Лушка вошла. Марья протянула желтый квадратик. На квадратике был выдавлен лабиринт, в который нельзя попасть.
Лушка откусила. Лабиринт разомкнулся.
Марья подняла тихие сегодня глаза на Лушку.
— Больше всего у нее было терпенья… — негромко проговорила она.
— У кого? — осторожно и тоже принизив голос спросила Лушка.
— У мамы… — Марья покивала чему-то головой. — Сегодня шесть лет… Шесть лет, как она умерла.
У Лушки в горле застряли крошки.
— И когда — на кладбище, когда уже — все, у нее было такое ясное лицо. А ее закрыли крышкой. Крышку при всех приколотили гвоздями. Молоток был обычный. С грязной ручкой. Потом на двух веревках в эту яму. Веревки тоже грязные, одна с узлом — для кого-то, значит, оборвалась. И этот обычай — кидать руками землю… Я не смогла — у нее было такое тихое лицо…
Лушка сжала печенье, но печенье не смогло ее удержать и рассыпалось. Колени толкнули пол, и пол встал вертикально. По глазам полоснул свет. Потом свет выключился.
Она лежала на другой кровати в несвоей комнате.
Главврач держал ее руку и сосредоточенно считал пульс. Сестра укладывала шприц. За ними смутно темнела Марья. Под Марьей ярко рдели носки, будто она включила двигатели и объявила старт. Вдаль смотреть было легче, но Лушка перевела взгляд ближе.
— Ага, — произнес псих-президент. — Явилась? Это ты с какой же стати, Гришина?
Вопрос опять обрушил на нее лавину. Чтобы снова не сползти вниз, она вцепилась в одеяло.
— Что с ним сделали? Его похоронили?.. Где он похоронен?..
— Ну-ну, столько вопросов сразу. Посмотри сюда, теперь сюда… Можно еще глюкозу, сестра.
— Каткое сегодня число?.. — Лушка карабкалась по лавине вверх. — Какое число?..
— Допустим, двадцатое. Двадцатое тебя устроит?
— Месяц! Какой месяц?..
— Март. Не так ли, сестра?
— А я — в декабре… В декабре!