Светлый огонь. Ход королевой
Шрифт:
Тут неблагой нахмурился, феи испуганно спрятались. Джослинн наказала себе узнать побольше о том, что тревожит Бранна так сильно, и сама не заметила, как кивнула.
— Так ты согласна! — обрадовался Бранн.
Джослинн прижала ладонь ко лбу, пытаясь понять, чего же ей хочется именно сейчас.
— Ты, Бранн, последний ши в этом мире, кого я хотела бы обидеть, — произнесла она и по виду Бранна поняла, что ляпнула что-то совершенно не то. — Почему, ну почему ты так огорчился?
— Из чего следует:
Ошеломленная этим изречением Джослинн кивнула вновь, поняв, что отказаться сейчас — обидеть неблагого до глубины его загадочной души.
— Я согласна, — ответила она, решив, что порой прямой и короткий ответ — самый верный. — Только, прошу, разреши мне одеться. Или неблагая процедура бракосочетания осуществляется нагишом?
— Конечно.
— Конечно, нагишом, или конечно, разрешаешь? — не сдержалась Джослинн.
— Разрешаю, — произнес Бранн чуть ли не по слогам, но не подумал двинуться с места. То есть с корточек.
— Бранн, — вновь рассмеявшись, сказала Джослинн. — Я понимаю, что ты, кажется, любишь смотреть на меня, когда я читаю или хожу, или вот, как сейчас, лежу. И тебе будет очень интересно увидеть, как я одеваюсь. Но я смущаюсь! Очень. Да-да, — заторопилась она, — ты уже видел меня голой, но это иное.
Феечки вновь появились в неблагих зеленых глазах, Бранн кивнул, волосы на его голове шевельнулись, и тут Джослинн не выдержала. Она протянула руку и погладила то, что было похоже одновременно и на волосы, и на перья.
И так большие глаза неблагого распахнулись еще больше, и что бы он ни хотел сделать прямо сейчас, все было отложено. Джослинн, гордившаяся своим умением точно определять не только часы, но минуты и, порой, капли клепсидры, поразилась, насколько она теряет счет времени рядом с Бранном. Провела ладонью по худой спине с выпирающими косточками и чуть не расплакалась от умиления.
— Прости, я отвлекся, — признался Бранн, не глядя на нее и потирая свой длинный нос.
Джослин подумала-подумала и сказала, что лежит на сердце:
— Я рада, что стала этому причиной.
Потом повернула Бранна к себе спиной и торопливо оделась. Но когда она повернулась к неблагому, он выглядел так, словно и не раздевался никогда.
Солнце светило в затылок, пахло нагретой хвоей, заливисто перекрикивались птицы, и под этот аккомпанемент Бранн, держа Джослинн за вытянутую вперёд руку, провел ее через самодельную зелёную арку. Поклонился солнцу, и Джослинн повторила его движение.
— Ты мой огонь, моя звезда в небе, моя единственная любовь. Клянусь охранять тебя от всех бед и любить тебя, пока не сомкнутся три лепестка наших миров.
— А когда это произойдет? — спросила очарованная Джослинн. —
— Признаться, я пытался высчитать, но запутался в миллионах лет, — Бранн потёр нос. — На болоте было непросто, для точных вычислений не хватало слишком многого.
Джослинн вздохнула. Понятно же, что Бранн с его дотошностью начнет отвечать на первый вопрос подробно, напрочь игнорируя второй.
— Когда мы будем жениться? — решила она направить мысли Бранна с небесного на насущное.
— Что? — неблагой, задумчиво обозревая небо и наверняка расставляя там звездные миры по своему усмотрению, направил на волчицу затуманенный взгляд. — Так мы уже.
— Брааан, — нервно рассмеялась Джослинн. — Я порой понимаю тебя с полуслова, но это не тот случай. Возможно, это из-за разности наших миров, возможно, из-за того, что ты много умнее меня. Поясни, что нужно сделать, чтобы мы официально стали мужем и женой по вашим неблагим законам?
Бранн вздохнул, набрал в грудь воздуха и заговорил:
— Я признался в любви, ты призналась в любви. Поцеловались трижды, провели ночь на земле. Поклонились луне или солнцу, и неблагой король дал нам благословение.
Джослинн оглянулась.
— Бранн, я не вижу здесь никакого короля, ни благого, ни неблагого! Или… — почувствовала, что краснеет, — кто-то подглядывал за нами?
— В том случае, когда король не может присутствовать лично, за него отвечает арка, окроплённая кровью прямого потомка. То есть меня, — Бранн опять смутился, как всегда, когда речь заходила о его царственной семье, а, особенно, о его принадлежности к ней. — Она ответила, — он повел рукой, и Джослинн увидела очевидные изменения.
Арка расцвела. Переливалась кувшинками, улыбалась ромашками, синела васильками и полыхала желтизной лютиков. Цветы были самые простые, но смотрелась арка просто волшебно!
— А слова, что ты говорил, это какая-то неблагая клятва? Мне ее повторить?
— Особых клятв на этот случай не предусмотрено. Я сказал то, что чувствую к тебе, — Бранн замолчал, но как-то отчаянно. Словно просил без слов. Что сказать? Все слова, все слышанные и прочитанные клятвы вылетели у Джослинн из головы, и она выпалила:
— Я тоже люблю тебя всем сердцем! Я не буду клясться в верности, ибо волки не изменяют. Не буду клясться в помощи, ибо волки в ней не отказывают. Но я тоже хочу быть рядом с тобой все те миллионы лет, о которых ты говорил! И в здравии, и в болезни, и в мирное время, и в тревожные годы. Может быть, я когда-нибудь узнаю тебя настолько, что мы сможем обходиться без слов, а пока — спасибо, что сказал то, что сказал.
Вышло не слишком складно, но неблагой, кажется, понял. Феи в его глазах снова загорелись!