Сволочь ненаглядная

Донцова Дарья

Полная радужных планов, я пошла в ванную и обнаружила на полу ароматную кучу.

– Катя, – завопила я, – где Люся с Иваном?

– Ушли по магазинам, – пояснила подруга, – а девочки в комнате.

Я приоткрыла дверь в гостевую спальню и велела одной из двойняшек:

– Аня, убери в ванной, Муму накакала.

– Я Таня, – преспокойно ответила девчонка, – Аня у Кирилла.

– Ладно, Таня, убери за Муму.

– Это мамина любимая доченька, – хихикнула Таня, – а не моя собака, вот пусть она и беспокоится.

От

удивления у меня пропал голос. Таня торжествующе вскинула голову и вновь уставилась в телевизор.

– Но Люся ушла в магазин, – попробовала я подстегнуть наглую девчонку.

– Вернется, – пояснила Таня, – и уберет.

– Но ведь пахнет! – возмутилась я. – Как тебе не стыдно!

– Мне?! – возмущенно спросила девчонка и добавила: – Ни капельки. А откуда я знаю, что это Муму набезобразничала? Вдруг ваши мопсы или стаффордшириха насрали?

От неожиданности я принялась оправдываться:

– Муля и Ада никогда себе такого не позволяют, а Рейчел, извини, ходит, как лошадь, а там маленькая кучка.

– Вам не нравится, вы и убирайте, – преспокойненько заявила Таня и принялась открывать пакет с чипсами. Потом быстро взглянула на меня и прибавила:

– Вообще-то мы в гости приехали, а чужих людей не заставляют полы мыть. Кстати, вы не слишком любезны.

– Мы?

– Да.

– Чем же обидели?

– Поселили нас всех в маленькой комнате, когда еще одна пустая есть, а папа храпит, как бешеный, спать невозможно; торт ни разу не купили…

Я повернулась и пошла на кухню. Более наглой девчонки свет не видывал, вот вернутся Люся с Иваном, все им объясню! В одной комнате поселили, торт не купили, ребенок явно повторяет родительские речи. Хотя уж не такой она и ребенок, небось лет тринадцать исполнилось, вполне взрослая особа. Горя здоровым негодованием, я плюхнула чайник на плиту и пошла в ванную. Все-таки нужно убрать… Но из «уголка задумчивости» выходила Таня с тряпкой в руках.

– Очень рада, что ты, Танюша, все же переменила свое мнение, – ехидно заметила я.

– Меня зовут Аня, – пояснила девочка и широко улыбнулась. – Там Муму нагадила, но я уже все в порядок привела.

– Муму? – делано удивилась я. – Может, зря старалась, вдруг Муля или Ада поработали. – Так какая разница, – усмехнулась Аня, – пахнет очень! Потом, ваши мопсы воспитанные, а наша… – И она махнула рукой.

Я молча наблюдала, как Аня стирает в ванной тряпку. Надо же, две близняшки, а полярно разные, вот и верь после этого новомодным теориям воспитания. Нет уж, главное – генетика, что получилось, то и выросло!

* * *

На следующий день я отправилась во Второй медицинский институт на поиски студентки Люси Парфеновой.

В учебной части любезно сообщили, что Людмила Николаевна успешно завершила обучение, получила красный диплом и распределена на работу в… НИИ Склифосовского, отделение травматологии.

Вновь

пришлось садиться в метро и катить по знакомому маршруту. Что-то я последнее время, как старая водовозная кляча, бегаю по кругу, и все без особого толка.

Поднявшись на седьмой этаж, я пошла по знакомому длинному коридору в ординаторскую, и первый, кто попался мне на глаза, был доктор Коза. Впрочем, он не узнал меня и буркнул:

– Кого ищете?

Я решила не напоминать ему о Юле и в тон ответила:

– Парфенову.

– Людмила Николаевна, – заорал хирург так, что в пластиковом стаканчике вздрогнули шариковые ручки, – к вам посетитель!

– Иду, – раздалось из другой комнаты мягкое, грудное контральто, и из маленькой двери возле окна вышла прехорошенькая толстушка, похожая на ванильную зефирину. Сходство с продукцией фабрики «Ударница» придавали ей волосы, практически белые, и невероятно розовый цвет кожи, такой бывает только у очень маленьких детей или молочных поросят. Девушку хотелось звать Милочка, на худой конец, Людочка, но Людмила Николаевна – язык не поворачивался. Накрахмаленная хирургическая пижамка стояла на ее пухленькой фигурке колом, а на голове трепетала бумажная нежно-зеленая шапочка.

– Вы ко мне? – радостно поинтересовалась она.

Я кивнула, Станислав Федорович продолжал быстро-быстро строчить что-то на листочке, и мне крайне не хотелось говорить при нем.

– Вы дочь Шемякиной? – не успокаивалась Людмилочка. – Что ж, случай сложный, речь идет об операции…

– Можно поговорить с вами наедине? – тихо спросила я.

Коза оторвался от писанины, хмыкнул, но не двинулся с места. Розовая мордашка свежеиспеченного травматолога стала бордово-красной, но голос не дрогнул:

– Идите сюда.

Мы вышли в коридор, Людмила толкнула соседнюю дверь, и мы прошли в небольшую комнатку.

– И о чем с вами разговаривать? – неожиданно сердито фыркнула она. – Сначала бросаете мать на три недели со сломанной ногой одну, а потом таинственные шептания устраиваете!

Я молча вытащила из кармана бордовую книжечку и сунула под нос докторице.

– Так вы не дочь Шемякиной! – дошло до нее.

– Нет, конечно, агент Романова, просто не хотела представляться при всех, нашей конторе не нужна реклама. Скажите, у вас есть знакомый Егор?

– Егор?

– Платов Егор Валентинович, – уточнила я.

Людмила покачала головой.

– Первый раз слышу.

– Помните квартиру в Новокисловском?

– Конечно, я жила там.

– Почему съехали?

– Замуж вышла, – пояснила Людочка, вновь заливаясь малиновой краской, – Петя москвич, вот я и переехала к нему.

– А кто на ваше место отправился?

– Зиночка Терентьева, мой супруг ей предложил квартирку снять, очень место удобное, свет всегда.

– Электрический? – удивилась я.