Сволочь ненаглядная

Донцова Дарья

– Нет, – засмеялась Люда и стала еще моложе на вид. – Конечно, дневной. Зина – художница, искала место для мастерской, а квартира в Новокисловском – угловая, солнце целый день с утра и до шести, семи вечера. Ей, кстати, очень понравилось, да и брала Надежда недорого, всего сто баксов, никогда не ходила с проверками, словом, не хозяйка, а золото. Ей-богу, кабы не замужество, жила бы там до сих пор…

В эту секунду дверь приоткрылась и всунулась голова.

– Людмила Николаевна, – зачастила медсестра, – там Синякова буянит, требует из 717-й перевести, грозится жалобу писать.

– Ладно, Света, –

вздохнула Парфенова, – сейчас разберусь, вот еще несчастье на мою голову.

Знакомые цифры, именно в этой палате лежала Юлечка.

– А что в 717-й? – полюбопытствовала я.

Людмила безнадежно вздохнула:

– Больные так суеверны. Некоторые ложатся и обязательно спросят: «На этой кровати никто не умер?» Ну скажите, можно ли найти в больнице, такой, как Склиф, койку, где никогда никто не умирал? Да тут кроваткам по тридцать лет, танки железные, толкаем их в перевязочную еле-еле. Нет, скажи обязательно, что место счастливое. Обманываем, естественно. «Что вы, что вы, из этой палаты все на своих ногах уходят, даже без палки!» Цирк, да и только! А в 717-й сначала девочка умерла молоденькая, от тромбоэмболии, а неделю назад – старушка. Вот теперь больные и бузят, боятся.

– Анна Ивановна, – пробормотала я, – со сломанной рукой.

– Нет, Новохаткина, – удивилась травматолог, – осколочный лодыжки. Положили ее в 717-ю. А она возьми и умри ночью от тромбоэмболии! Вот Синякова и заявила: переведите отсюда немедленно.

– Переведете?

– Нет, конечно, – пожала пухлыми плечиками Милочка. – Если у больных на поводу идти, знаете, что будет!

– Что?

– Ничего хорошего! Тут травматология, а не клиника неврозов! Синякову оставят на прежнем месте.

– А вдруг она тоже скончается от тромбоэмболии… – пробормотала я. – Может, инфекция в палате?

Парфенова поскучнела.

– Тромбоэмболия не заразна, просто это роковая, мистическая случайность, а теперь больная хулиганит, как поступить?!

– Закройте палату на некоторое время, – посоветовала я, – а когда контингент сменится, опять откроете!

Людмила секунду смотрела на меня молча, потом фыркнула:

– Вы что? У нас тут месяцами люди лежат, мест не хватает, в коридорах устраиваем! Кто же позволит палату закрыть!

– Отдайте мужчинам, они посмелее!

– Мужики, когда болеют, намного хуже баб, – парировала травматолог, – уж поверьте моему опыту!

«Он у тебя не слишком велик», – пронеслось в моей голове, но вслух я сказала:

– Дайте адрес.

– Чей?

– Зины.

Примерно через полчаса я спустилась на станцию «Проспект Мира». Куда теперь ехать? Людмила Николаевна, то краснея, то бледнея, сообщила координаты художницы Зины. Я внимательно поглядела на бумажку. Проживала она в двух шагах – Новослободская улица. Начнем, пожалуй, с художницы, тут езды от силы десять минут, но сначала позвоним, вдруг хозяйка ушла. Но Зина оказалась на месте и совсем не удивилась звонку.

– Жду, – коротко ответила женщина, – дом у меня в пяти минутах ходьбы от «Менделеевской». Пройдете направо до светофора и увидите на другой стороне большой, светлый кирпичный дом, внизу универмаг, вход со двора!

Я благополучно доехала до «Новослободской», вылезла из метро наружу, дотопала до универмага и нырнула в арку.

Перед моими глазами простерся крохотный дворик. Прямо вверх поднималась узенькая лестничка, слева высились глухие железные ворота. На небольшом пятачке перед ступеньками клубилась толпа, состоящая в основном, из потных, взъерошенных женщин с клетчатыми необъятными хозяйственными сумками. Ничего не понимая, я взобралась по узенькой лестнице и оказалась еще в одном дворике, размером с носовой платок. Слева – кирпичная башня, справа – двери, и вновь растрепанные бабы с сумищами, из которых торчат батоны колбасы, пакеты с сухарями, и отчего-то у каждой мешочек, в котором уложены аккуратной горкой сигареты без пачек.

– Здесь оптовый склад продуктов? – поинтересовалась я у одной из теток, самой спокойной на вид. – А как попасть в дом?

Женщина печально улыбнулась и тихо пояснила:

– Тут, милая, СИЗО ь 2.

– Что?

– Бутырская тюрьма, а мы передачи принесли, с продуктами.

– Извините, – забормотала я, чувствуя, как мороз начинает пробираться под куртку, – я не знала…

– И хорошо, что не знала, – вздохнула женщина, – я бы сама сюда вовек не пришла, кабы не сынок дорогой! А в доме вход внизу, в железных воротах звонок. Раньше двор открыт был, только два года, как закрыли. Ну да их понять можно – шум, гам, да еще из подъездов туалеты сделали. А куда идти? Тут, правда, есть сортир, да вечно не работает.

– И давно вы сюда еду таскаете? – спросила я.

Собеседница помолчала и ответила:

– Третий год.

– Ужас! – вырвалось у меня.

– Ничего, – выдохнула женщина, – суд уже был, скоро на зону отправят. Семь лет дали с конфискацией.

– За что?

Тетка отмахнулась.

– Ступай себе. У тебя дети есть?

– Двое, – машинально сказала я.

– Вот и радуйся, что не знаешь, где Бутырка, – подвела итог беседе женщина и поволокла неподъемную торбу ко входу.

* * *

Зина Терентьева, близоруко прищурившись, поинтересовалась:

– Вас Адель прислала?

Не успев как следует подумать, я брякнула:

– Нет.

– Надо же, – расстроилась художница, – я думала, из салона покупатель пришел.

– Меня Люда направила, – быстренько сориентировалась я.

– Кто?

– Ну, Люда Парфенова, врач, она до вас квартиру на Новокисловском снимала.

– Ах, Мила, – обрадовалась Зина, – чудненько, пойдемте.

Мы вошли в большую комнату, превращенную в мастерскую. Посередине почти двадцатиметрового пространства стоял мольберт, у стен складированы картины, а на полках полно всякой ерунды: гипсовые головы, керамические вазы, шары из папье-маше.

– Что вы хотите? – воодушевленно поинтересовалась художница. – Пейзаж, натюрморт?

Не дожидаясь ответа, она принялась демонстрировать полотна. Однако, поняв, что клиентка не испытывает никакого восторга, быстро добавила:

– Могу копию на заказ сделать, без проблем.

Я окинула взглядом мастерскую и спросила:

– И зачем вы квартиру снимали, это помещение просто шикарное.

Зина тяжело вздохнула:

– В окно гляньте.

Я посмотрела и невольно вздрогнула. Перед глазами возникла стена с колючей проволокой, вышки и мрачное кирпичное здание.