Сволочь ненаглядная

Донцова Дарья

– Наталья Андреевна? К вам гости.

Получив разрешение, мужик открыл калитку, я вошла в просторный двор, сплошь забитый сверкающими иномарками, отечественных автомобилей тут не стояло.

Дверь в квартиру Скотининых оказалась приоткрытой, на пороге красовалась худощавая дама в черных брюках и темно-сером пуловере.

– Здравствуйте, Луиза, – радостно улыбнулась она мне навстречу, – я – мама Лео, Наталья Андреевна. Впрочем, вы, иностранцы, не привыкли к отчеству, поэтому зовите меня просто – Наташа.

Она мило смеялась, и я поняла –

не узнала меня и впрямь посчитала корреспонденткой.

– Ну не такая уж я иностранка, – засмеялась я, входя в роскошно обставленный холл, – всю жизнь прожила в России. Просто отец – итальянец, отсюда красивая фамилия.

– Проходите, душечка, сюда, на кухоньку, – пела Наташа, – поговорим по-домашнему, по-простому, без церемоний.

Я оказалась в огромной, почти тридцатиметровой комнате и мысленно присвистнула – вот если Володя и впрямь переедет в квартиру Нины, сделаем себе такую же кухню!

По одной стене шли светло-коричневые шкафчики с различной утварью. Роскошная электроплита соседствовала с не менее шикарной стиральной машиной, дальше располагался огромный трехкамерный холодильник цвета кофе с молоком. На бежевом кафеле прикреплена латунная палка с крючками, на которых болталось невероятное количество прибамбасов – хорошенькие красные рукавицы и прихватки, чашки, щеточки для мытья посуды… Чуть поодаль, ближе к середине комнаты, стоял овальный стол, застеленный кружевной клеенчатой скатертью. Я покосилась на нее с завистью, давно хочу такую же, но жаба душит. Подобная штука стоит триста рублей, и мне каждый раз жутко жаль денег.

На столе, подоконнике и даже в углу возле балкона стояли цветы, огромные, пышные букеты из роз красного, розового и бордового цвета. Вообще я хорошо отношусь к королеве цветов, хотя больше люблю тюльпаны, но такое количество роз действовало подавляюще – просто веники, вся красота растений потерялась.

Наташа проследила за моим взглядом и вновь широко улыбнулась.

– Лео обожает розы.

– Как Алла Борисовна Пугачева, – поспешила я выказать свою осведомленность и совершила ошибку.

Скотинина нахмурилась:

– Госпожа Пугачева признает только желтые цветы, а мой сын получает удовольствие лишь от красных. Поклонницы знают, вот и стараются угодить Олежеку. Мой сын имеет оглушительный успех, его песня «Сирота» вот уже три недели возглавляет рейтинги, мой сын…

Знаю, знаю, стоит лишь включить радио или телевизор, как из динамиков льется непритязательная мелодия из трех нот с удивительными по примитивности словами: «Сирота я, сирота. Ты ушла, ты ушла, сирота я, сирота»… и дальше в подобном духе. У меня, воспитанной на Бахе, Моцарте и Прокофьеве, подобное «творчество» вызывает нервную почесуху, но поколение пепси в восторге, а в конечном итоге успех песни определяют подростки, а не парочка зануд с консерваторским образованием.

– Мой сын… – вновь завела мать.

Рот у нее не закрывался, на столе появилось несколько альбомчиков с фотографиями. На страницах мелькал только Олег, немного странно, если учесть, что он

был женат. Но никаких свадебных или семейных снимков не было, лишь господин Скотинин во всевозможных видах – от почти голого на пляже до упакованного в смокинг на каком-то приеме.

Наташа не давала мне вставить словечка. Ее речь лилась плавным потоком, и я узнала много «интересного».

Олег – гениален. Выявился данный факт в детстве, в три года мальчишечка барабанил на рояле «Маленькую ночную серенаду», в пять – освоил сто бессмертных экзерсисов для скрипки, в семь мог исполнить фуги на органе…

– Простите, – включилась я в океан хвалебной информации, – насколько я помню, господин Скотинин не москвич…

– Да, – подтвердила мать, – Олежек вырос в Подмосковье, город Разино, в двух часах езды от столицы. Мой муж был военный, но рано умер…

– В Разино был орган? – недоверчиво подняла я вверх брови.

Этот инструмент огромен, если не сказать, громоздок. Не всякий европейский город может похвастаться тем, что обладает органом. В самой Москве их, кажется, всего три – в залах Консерватории, Большом и Малом, и в зале имени Чайковского. Лучше всего орган звучит в церкви, кстати, в католических соборах он непременный атрибут службы. Играют на нем руками и ногами, это тяжелый труд, и семилетний ребенок, даже гениальный, ни за что не справится с клавиатурами, ему просто не хватит роста.

Поняв, что дала маху, Наталья принялась отбиваться:

– Вы не так поняли. Олежек исполнял на рояле фуги, предназначенные для органа.

Вот это ближе к правде, хотя тоже маловероятно.

Следующие полчаса я слушала хвалебные оды, ну не сыночек, а коробка рахат-лукума в шоколаде. Представляете себе это тягучее, противно-сладкое восточное лакомство, облитое толстым слоем глазури из какао-бобов? Ну и как? Тошнотворная штука. Вот и меня начинало слегка мутить от материнских речей, но Наташа, ничего не замечая, неслась дальше.

– Все, абсолютно все, отмечали изумительное воспитание Олежки. В тринадцать лет он ел, как дипломат на приеме, с ножом и вилкой, всегда пользовался салфеткой. Весь стол замирал, когда Олеженька кушал, наслаждение было смотреть.

Я хмыкнула, парень к тринадцати годам научился пользоваться ножом и привел матушку в такой восторг, что она до сих пор в кайфе. Обычно подобную радость испытывают лишь родители умственно отсталых детишек, когда тем удается освоить горшок.

– Сколько лет вашему сыну?

– Двадцать пять, – слишком быстро ответила Наталья.

И я поняла – врет. Наверняка милейшему ребенку тридцатник. Просто аудитория Лео Ско состоит из девочек-подростков, и переваливший на четвертый десяток артист покажется им побитым молью старикашкой.

– Можно поговорить с Лео?

– Конечно, душечка, – пропела мамаша и крикнула: – Олежечка, у тебя гости!

Не успели звуки ее хорошо поставленного голоса прокатиться под сводами кухни, как в комнату влетел сам господин Скотинин. Похоже, он просто поджидал в коридоре.