Сволочь

Юдовский Михаил Борисович

— Ты изумительный переводчик, — сказал Саня. — Дай-ка мне бутылку.

— Зачем?

— Пойду сам предложу.

— Ты же ни слова не знаешь по-французски!

— Зато она знает. Мне этого достаточно.

Саня забрал у меня бутылку и направился к юной француженке. Я, естественно, не мог слышать, о чем они там переговариваются, каждый на своем языке, но взгляды обоих в любом случае были красноречивее слов. Наконец, девушка взяла из Саниных рук бутылку с виски, сделала небольшой глоток и вернула

обратно. Саня хлебнул свою порцию, подошел к нам и протянул мне бутылку.

— Мы пойдем прогуляемся вокруг пруда, — сообщил он. — Дай сигарет на дорожку.

— Собираешься ее окуривать? — спросил я, протягивая пачку.

— Собираюсь после закурить, — ответил Саня. — Присматривай за моей удочкой. Если что-нибудь поймаешь, можешь записать улов на свой счет.

— Смотри, как бы ты на свою чего-нибудь не поймал, — огрызнулся я, рассерженный его нахальной щедростью.

— Не поймаю, — успокоил Саня. — У меня есть с собой. Как говорит мой папа-врач, гонорея любит отважных, а геморрой — осторожных.

Саня отсутствовал часа два. За это время ни одному из нас так и не удалось ничего выловить, зато бутылка с виски почти опустела, так что лица у нас были вполне довольные. Впрочем, их довольство не шло ни в какое сравнение с выражением нечеловеческого блаженства, крупным шрифтом оттиснутым на лице вернувшегося Сани. Он галантно усадил в шезлонг свою француженку, поцеловал ее в щеку и направился к нам.

— Ну, как рыбалка? — рассеянно поинтересовался он.

— Никак, — ответил я. — А у тебя?

— Бестактный вопрос.

— Как ее хоть зовут?

— Откуда я знаю, как ее зовут. Я не занимаюсь переписью населения… Клюет! — неожиданно крикнул Саня.

— Что?

— На твою-мою удочку клюет!

Я поспешно схватил Санину удочку и принялся сматывать лесу на катушку. Из воды выскочил крючок, на котором трепыхалась небольшая, сантиметров пятнадцать длиной, рыбешка.

— Форель, — сказал Саня. — Как и уговаривались, она — твоя.

Я не слышал его, осчастливленный первым уловом. Бережно придерживая рыбу ладонью, я поднес ее к лицу. От форели пахло тиной и водорослями.

— Эй! — окликнул я рыбачившего справа старика-эльзасца.

Тот глянул исподлобья в мою сторону.

— Форель! — объявил я, гордо демонстрируя свою добычу.

Эльзасец пренебрежительно глянул на мой улов, покачал головой и негромко, но вполне внятно произнес:

— Merde.

В кемпинг мы вернулись с добычей небогатой, выловив на семерых четыре рыбины, но на уху хватило. Те, что остались в лагере, успели в наше отсутствие как следует опохмелиться, и толку от них было немного. Зато когда уха была готова, а водка разлита по пластиковым стаканчикам, они заметно оживились и подсели к столу.

— Обломитесь, господа, — сурово молвил Саня. — Вы свое уже выпили.

Господа

на это ответили, что выпьют и наше и, в общем-то, не солгали. К вечеру общество до того развеселилось, что к нам наведались соседи по кемпингу и попросили нас воздержаться от некоторых чересчур откровенных действий, поскольку они путешествуют с детьми, а те с удовольствием перенимают все дурное. Мы предложили им водки, но они отказались. Мы пригласили их заглянуть через полчаса на шашлык, но они заявили, что уже поужинали.

Саня обиделся.

— Что за чертовы соседи, — сказал он. — Откуда они взялись на нашу голову? Чем лично я так прогневил судьбу, что мне всю жизнь приходится иметь дело с дураками?

— Потому что умные люди достаточно умны, чтобы не иметь дела с тобой, — объяснил я.

— Я в ужасе, — сказал Саня. — Разбирайтесь с ними сами. Мне и так нехорошо. Извините, господа, — он повернулся к непрошеным визитерам, — я вынужден покинуть вас по противоестественной надобности.

После чего укрылся за стволом ближайшей сосны и повел себя достаточно скверно. Шокированные соседи ушли, чтобы утихомирить детей, у которых Санина выходка вызвала приступ бурного восторга.

Когда стемнело окончательно, мы расселись вокруг костра, задумчиво жуя шашлыки и неторопливо попивая водку. Костер красиво и загадочно освещал наши лица и ронял мягкие отсветы на подножия сосен, чьи стволы, теряясь в сумерках, поднимались ввысь. Между мохнатыми кронами медленно проплывало звездное небо. Из-за одного ствола вдруг показалась стройная изящная фигурка, направлявшаяся к нам.

Саня вскочил.

— Это она, — сказал он.

— Кто она? — не понял я.

— Ну, сегодняшняя француженка.

— Как она нас нашла?

— Я ей объяснил, где мы.

— Ты же не говоришь по-французски!

— Зато она говорит.

Саня двинулся навстречу гостье. Они застыли темными силуэтами в просвете между двумя соснами, нежно обнявшись.

— Это кто? — спросил Колюня, хлопая глазами.

— Девушка, — ответил я.

— А как же…

— Ты ему разонравился, Колюня.

— Да я про Ната.

— Угомонись, Колюня, — сказал я. — Не мешай взрослым людям общаться.

— А я не взрослый, да?

— Ты очень взрослый, Колюня. Не мешай детям играть.

— Пацаны, — повернулся к нам Саня, — мы прогуляемся вокруг озера.

— А у тебя… — начал было я.

— У меня по-прежнему с собой, — улыбнувшись, оборвал меня Саня. — Как говорит мой папа-врач, нет ничего полезней вечернего моциона. Не скучайте.

Они ушли.

— А я все равно не понимаю, — сказал Колюня. — Ведь он же женится на Наташе, так?

— Так, — ответили ему.

— Тогда почему он гуляет с этой?

— Потому что Наташи нет.