Сволочь
Шрифт:
— Грубый ты, Миша. — Рита положила сотенную купюру обратно в бумажник, бросив оставшиеся три на сиденье рядом со мной.
— Рита! — послышался голос Макса. — Ты забыла достать мне из сумки сухие носки!
— Иду, Максик! — Она глянула на меня своими насмешливыми зелеными глазами. — В любом случае, спасибо тебе. Как ты там говорил про битву под Гентом? Мужчины всего лишь воюют, но подталкивают их к этому женщины?
— Не слишком обольщайся, — ответил я. — Из-за одних женщин топят друг друга в крови, из-за других купают друг друга в брюггском канале.
— Масштабы разные, но суть одна. Если б я захотела…
— Знаешь что, — сказал я, — иди к Максу.
— Не сомневайся, именно к нему я и пойду.
Она вернулась к Максу и с нежной заботливостью принялась рыться в сумке, отыскивая для мужа сухие носки.
Всю обратную дорогу я ни с кем не заговаривал и рассеянно смотрел в окно. У самой границы Бельгии автобус остановился на заправочной станции, и я вспомнил вдруг, что так и не купил Алешке Жаворонкову пива. Я сунул ноги во все еще сырые туфли, сбегал в магазинчик на заправке и купил упаковку «Стеллы Артуа» и маленькую статуэтку Писающего мальчика. Около одиннадцати вечера автобус прибыл на отправной пункт в нашем городке. Я коротко попрощался со всеми и зашагал домой. Дома я включил в ванне горячую воду, и пока она наполнялась, позвонил Алешке.
— Да? — послышался в трубке его, как всегда, недовольный голос.
— Привет, Леха, — сказал я. — А я из Бельгии вернулся.
— Я в курсе, — буркнул он.
— Откуда?
— А я всегда в курсе. Ты мне пива бельгийского привез?
— Само собой. И пива, и статуэтку Писающего мальчика.
— Да на кой мне…
— Ты не понимаешь, Леха. В Брюсселе есть такое поверье: если потереть Писающему мальчику пиписку, то в доме будут счастье и достаток. Статуэтка, правда, маленькая, так что и счастье с достатком выйдут небольшие.
— Можешь оставить статуэтку себе, — заявил Жаворонков, — и тереть ей все, что захочешь. Мне маленького счастья не требуется, мне бы чего побольше.
— Дурак ты, Леха, — сказал я. — Большого счастья без малого не бывает. Большого вообще не бывает без малого. Даже Вселенная состоит из крохотных частичек.
— Ты меня-то не грузи, — буркнул Леха. — Я тебе не подопытный турист. Лучше скажи, когда пиво принесешь.
— Завтра принесу.
— А ты его не выпьешь за ночь?
— Постараюсь не выпить.
— Да уж постарайся. Как съездил-то? Хотя нет, не надо. А то у меня уши отвалятся на ночь глядя. Пока.
Он повесил трубку.
— Хам, — равнодушно произнес я.
Я направился в ванную, разделся и погрузился в горячую воду. Та приятно обожгла тело.
— Ванны, — назидательно поведал я потолку и кафельным стенам, — согласно данным археологии, были изобретены две с половиной тысячи лет назад на греческом острове Крит…
В это время зазвонил телефон. Я решил проигнорировать его, но аппарат не успокаивался, буквально захлебываясь звоном. Я вылез из ванны, накинул халат, прошлепал мокрыми ступнями в комнату и взял трубку.
— Да? — не слишком дружелюбно сказал я.
— Миша, привет, — раздался в трубке бодрый голос Макса. —
— Макс, ты свинья, — сказал я. — Сперва ты меня вытаскиваешь из канала в Брюгге, потом из ванны в собственной квартире. Болезнь у тебя, что ли, такая?
— Надо было оставить тебя в канале? — удивился Макс.
— Может быть. Спокойной ночи.
— Погоди, не вешай трубку, тут Рита хочет с тобой поговорить.
— Миша, — послышался в трубке голос Риты, — извини, что беспокою. Мы так быстро расстались, что я забыла сказать тебе главное.
— Что жить без меня не можешь?
— Прекрати. Миша, мы хотим через четыре месяца организовать поездку в Италию. На восемь дней. Рим, Флоренция, Венеция. Ты согласен поехать экскурсоводом? По-моему, мы неплохо сработались.
— Ты так считаешь? — усмехнулся я.
— Да, я так считаю.
— А знаешь что, — сказал я, — пожалуй, я согласен.
— Из обоюдного интереса?
— Нет. Чисто из-за денег.
— Снова на себя наговариваешь?
— Естественно.
— Вот и чудесно. Я буду держать тебя в курсе. Спокойной ночи.
Рита повесила трубку. Я подумал и снова набрал номер Алешки Жаворонкова.
— Привет, Леха, — сказал я. — А я в Италию еду. Через четыре месяца. Что тебе привезти?
— Ничего не привози, — прорычал Жаворонков. — И сам не приезжай. Прыгни с Пизанской башни и останься там навсегда. Сволочь ты, Миша.
Он бросил трубку.
Я улыбнулся, положил трубку и по новой забрался в чуть подостывшую ванну, которая в тот момент представлялась мне пусть и очень маленьким, но счастьем.
Французская рыбалка
У моего приятеля Сани Кожухова, который по прибытии в Германию сменил фамилию русской матери на фамилию еврейского отца и стал Алексом Фридманом, имелись в жизни две строго обособленные страсти: женщины и рыбная ловля. Границу между ними Саня проводил коротко и категорично:
— Ездить на рыбалку с женщиной — все равно, что ложиться с удочкой в постель.
Мне, однако, в обеих страстях виделось куда больше сходства, чем может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, тактика оставалась неизменной: забросить наживку, вовремя подсечь и, наконец, вырвать жертву из привычной для нее стихии. Неизменным оставалось и выражение Саниного лица, когда он вытаскивал бьющуюся на крючке рыбину или выуживал взглядом из толпы приглянувшуюся девушку.
Саня был высок ростом и до того тощ, что было непонятно, откуда в нем, принимая во внимание количество его романов, столько жизненных соков.
— Саня, ты однажды превратишься в половую тряпку, — говорил я ему. — Или в сдувшийся воздушный шарик.
— Половая тряпка звучит отвратительно, — отвечал Саня. — В сдувшемся шарике видится нечто использованное. Я в ужасе. Лучше сравни меня со свечой. Во-первых, ее стойкость внушает оптимизм. Во-вторых, мне это ближе как сыну врача. Ты знаешь девиз врачей? «Служа другим, сгораю». Если это не обо мне, то о ком же?