Сволочь
Шрифт:
— Пошел вон отсюда, — сказала Люсьена Тамм.
— Не пойду.
— Хочешь, чтобы я выпустила Зосю?
— Выпускай.
Люсьена взяла с гримерного столика бутылку коньяка, налила себе полстакана и выпила залпом.
— Откуда ты взялся на мою голову? — проговорила она. — Тебе перепихнуться не с кем? Сверстниц не осталось? Или захотелось поопытней и поискушенней? Эдипов комплекс проснулся?
— Дура, — сказал я.
— И это все? Куда подевалось твое остроумие? Скукожилось и спряталось? Я люблю остроумных мужчин. Помню, был у меня один остроумец, постарше тебя, естественно, так тот, натягивая презерватив,
— А ты действительно стерва.
— Ты называешь своего «дружка» стервой? Какое тонкое извращение. Почему ты не пьешь? Хочешь, чтоб я одна напилась?
Я налил себе.
— Больше, больше наливай! Все мои мужчины пили много, а после прощания со мной вообще спивались.
— Громче, — сказал я.
— Что?
— Громче об этом кричи. Тогда, может, сама поверишь.
— Какой же ты милый, когда сердишься. Говоришь зло, по-взрослому, а краснеешь, как ребенок. Тебе точно двадцать четыре?
— Ты сама как ребенок, — ответил я. — Хвастаешься, врешь, корчишь из себя прожженную стерву. Придумала себе идиотскую роль и шагаешь с ней по жизни, воя от одиночества. Продолжай играть.
Я направился к двери.
— Ты куда, дурачок? — Голос Люсьены внезапно понежнел.
— Домой, — буркнул я. — Или в гости. Мне, слава Богу, есть куда пойти.
— Так ведь метро закрыто.
— Такси возьму.
— А деньги?
— Обойдусь. Пока буду ехать, расскажу таксисту свою историю. Он меня поймет, посочувствует, стукнет разок монтировкой и отпустит без уплаты. «Ползи, — скажет, — братишка. Тихо-тихо ползи по склону Фудзи».
— Не надо никуда идти. — Люсьена подошла ко мне и обвила мою шею руками. Взгляд ее стал обволакивающе мягким, а губы чувственными и по-детски беззащитными.
— Затеяла новую игру? — попытался усмехнуться я, чувствуя, как кровь приливает к каждой клеточке моего тела.
— Наоборот. Игры закончились. Я была укротительницей, а теперь я просто женщина. Мы оба и укротители, и звери. Маленькие глупые зверушки. Давай станем людьми. Поцелуй меня.
Я поцеловал — сперва робко, потом нежно, а затем нежность моя куда-то ушла и появилась совершенно необъяснимая свирепость — маленькая глупая зверушка внутри меня не хотела становиться человеком. А потом она вдруг утихомирилась и сделалась совсем ручной. Но это случилось уже глубокой ночью, когда луна, нагло пялившаяся в окно гримерки, проплыла мимо, а пружины плюшевого дивана умолкли, и стало слышно, как за стеной, в кладовке, тоскливо рычит леопардиха, царапая когтями пол и грызя прутья клетки.
На следующее утро Люсьена чуть ли не пинками прогнала меня домой, заявив, что за несколько часов моего отсутствия ничего с ней не случится, а мне не повредит, если я немного посплю, поем и прихвачу из дома зубную щетку. Эта зубная щетка меня почему-то успокоила.
— Ты права, — сказал я. — Чистые зубы — чистые отношения. У каждого человека должна быть своя зубная щетка и губная гармошка.
Дома я почувствовал себя неуютно. Ни спать, ни есть мне не хотелось. Я попробовал почитать, но обнаружил, что читаю мимо строк. Тогда я принял душ, сварил кофе и вышел на балкон с чашкой и сигаретой. Выпив кофе и докурив, я почувствовал себя еще неприкаянней. Трудно было находиться отдельно от собственных мыслей, а мысли мои были явно не дома. Я сложил в
Потом мне опять захотелось кофе, и я, обрадованный этим внезапным желанием, отвлекающим от мыслей о Люсьене, зашел в ближайшую кафешку и сел за столик. Пока я размышлял, не заказать ли мне к кофе рюмку коньяку, в кафешку вошли двое — коротко стриженый парень и девушка. Лицо парня было мне незнакомо, а вот лицо девушки знакомо настолько, что я пожалел, что не могу превратиться в невидимку. Я наклонился, делая вид, что завязываю шнурки, но было поздно.
— Привет, — раздался надо мною язвительный голосок. — Какая встреча!
— Неожиданная, — пробурчал я, глядя снизу вверх.
— Настолько неожиданная, что ты от растерянности пытаешься завязать шнурки на туфлях без шнурков?
— Мои туфли, что хочу, то и завязываю, — огрызнулся я.
— Аня, — пробасил парень, — это кто?
— Это, Димочка, мой бывший… как бы поинтеллигентнее выразиться… кровосос. Вообще редкостная сволочь. Если тебе когда-нибудь захочется оказаться в сумасшедшем доме, пообщайся с ним часика три.
— Чего это я должен с ним общаться, — буркнул Димочка.
— Правильно, — кивнул я. — Не надо со мною общаться. Общайтесь друг с другом. Я вот сейчас уйду, и общайтесь до посинения. А уж кто из вас потом окажется в сумасшедшем доме — меня, в общем-то, мало беспокоит.
— Не хами, — сказала Аня. — Димочка, скажи ему, чтоб он вел себя повежливей.
— Ты это. — парень с укором посмотрел на меня, — повежливей давай.
— Дима, — ответил я, — скажи Ане, что в нашем городе живет без малого три миллиона человек.
— В нашем городе, — начал было Дима, повернувшись к Ане, — живет без малого. Эй! — он снова глянул на меня. — А чего это я должен ей говорить, скока людей живет в нашем городе?
— А того, — сказал я, — что в городе живет почти три миллиона человек, а столкнуться мне пришлось именно с ней. Переведи.
— Дима, — Аня сдвинула брови, — он сейчас не только мне хамит, но еще и над тобой издевается.
— Ты чего, издеваешься? — сурово спросил меня Дима.
— Я? Как я могу над тобой издеваться, если я тебя в первый раз вижу? Это Аня над нами обоими издевается. Она это умеет.
— Дима, — сказала Аня, — дай ему по морде.
— За что? — удивился Дима.
— Как за что! Он же мой бывший, он со мной целовался, он…
— Так меня ж тогда у тебя еще не было.
— Ты что, его боишься?
— Чего это я боюсь? Ничего я не боюсь. Просто я.
— А ты? — Аня вонзила в меня глаза-буравчики. — Ты не хочешь дать ему по морде?
— А я-то ему за что?
— Как за что? Он встречается с твоей бывшей девушкой, он целуется с ней, он с ней.
— Ия ему за это дико признателен, — заключил я.
— Ну и мужики пошли! — покачала головой Аня. — Тряпки, а не мужики. Вы еще друг с другом поцелуйтесь, и все с вами будет ясно.