Сволочь
Шрифт:
— Браво, — сказал я и развернулся, чтобы уйти.
— Да погоди ты, псих! — остановил меня долговязый. — Дальше смотри. Думаешь это колода? Нет, братан, это карточный лифт. Нажимаем на кнопочку, чик — и наша карта приехала на последний этаж.
Он перевернул верхнюю карту. Это была десятка пик.
— Она? — ликующе спросил долговязый.
— Нет, — ответил я.
— Как это нет?
— Вот так — нет.
— Братан, ты гонишь, — нахмурился долговязый. — Ты какую карту вытащил?
— Не помню, — ответил я. — Говорил же — давай запишу.
Некоторое
— Братан, а ты мне офигенно нравишься. — Он протянул руку. — Антон Безруков. Микромаг.
— Майкл Джексон, — ответил я, пожимая протянутую руку. — Председатель магического братства Лукьяновского рынка.
— Братан, ты редкий кадр. Таких отстреливают, а потом заносят в Красную книгу. Признайся, ты ведь вытащил десятку пик?
— Нет.
— А что?
— Не помню.
— Братан, не играй на моей нервной системе. Она у меня и так расстроена.
— А ты пей поменьше.
— Неслабая мысль! — оживился долговязый. — Состыкуемся после конгресса в буфете? Тяпнем чего-нибудь за знакомство?
— Будем живы — тяпнем, — согласился я.
— А че, есть шанс не дожить?
— Есть шанс, что меня отстреляют и занесут в Красную книгу.
В это время в фойе появилась озабоченного вида хрупкая женщина в чудовищно огромных очках. В руках она держала какие-то ведомости, тоненькие каблучки ее туфель цокали, как конские подковы, а голос мелодичностью мог потягаться с пожарной рындой.
— Шувалов, Мельниченко, Тамаева! — прогремела она. — Есть такие? Шувалов, Мельниченко, Тамаева!
Толпа, окружавшая даму с медно-рыжей гривой волос, раздалась в стороны. Женщина в очках тут же уловила это движение и направила свои каблучки в образовавшуюся брешь.
— Вы Тамаева? — набросилась она на медногривую.
— Перестаньте орать, — процедила та.
— Что значит — перестаньте орать? — возмутилась обладательница каблучков. — Тамаева Людмила — это вы?
— Изыдите.
— Что значит изыдите? Вы не отметились в ведомости. Вот: Тамаева Людмила — прочерк. Я за вас должна расписываться?
— Меня зовут Люсьена Тамм, — высокомерно заявила медногривая.
— Никакой Люсьены Тамм у меня не значится, — отрезала женщина в очках. — Вот, читайте: Людмила Тамаева. Читайте и расписывайтесь.
Медногривая смерила свою визави презрительным взглядом, с брезгливостью приняла из ее рук ведомость и шариковую ручку и небрежно, словно делая одолжение, расписалась.
— А теперь оставьте меня в покое, — изрекла она.
— Что значит — оставьте меня в покое? Расписывайтесь вовремя, тогда вас все оставят в покое.
— Это какой-то кошмар, — сказала Люсьена Тамм. — Откуда только вас таких берут? Из хора анонимных девственниц? Вы мне испортили настроение. Совершенно не представляю, как я выйду на сцену. Я сообщу организаторам конгресса, что вы пытались сорвать мне номер.
— Что значит — я хотела сорвать номер? Вы на меня ваши проблемы не вешайте, у меня свои повесить не на кого.
— Я это заметила, — криво усмехнулась Люсьена и, развернувшись, величественно направилась
— Видал, как Люсьена разошлась? — Ко мне подошли потерявшие меня и вновь обретшие друзья.
— Интересная женщина, — задумчиво проговорил я, глядя вслед удаляющейся Люсьене.
— Стерва.
— Не исключаю. Она тоже иллюзионистка?
— А как же. С леопардихой фокусы показывает.
— Что? Леопардиха показывает фокусы?
— Леопардиха ассистирует.
— Сумасшедший дом.
— Наоборот. Безотказный трюк. Публика любит детей и животных.
— Интересно бы на нее глянуть.
— Наглядишься еще. Только поосторожней с нею — она психованая.
— Еще бы. С такой нервной профессией…
— Дубина! Не Люсьена психованая, а леопардиха. Хотя. Люсьена тоже. Пошли в буфет.
В буфете мы заказали по чашке кофе, а я, поскольку мне не предстояло выступать, взял еще и рюмку коньяка. До начала оставалось около часа. Друзья мои, допив кофе, ушли готовиться. Я пропустил еще пару рюмок, выкурил сигарету и направился в зрительный зал. Там уже сидело несколько человек — видимо, как и я, из числа приглашенных, а на сцене в эффектном черном платье с подколотой к нему багровой шалью стояла Люсьена Тамм, нежно возложив ладонь, крепко сжимающую поводок, на загривок пятнистой, внушительных размеров леопардихи. На безопасном расстоянии от обеих расположился фотограф, нацелив на укротительницу и ее питомицу объектив камеры.
— Спокойно, Зосенька, спокойно, — ласково, но твердо приговаривала Люсьена Тамм. — Пора бы уже привыкнуть к подобным знакам внимания.
Не знаю, коньяк ли мне ударил в голову или что-то другое, но дальнейшие мои действия значительно опережали мои мысли. Я взобрался на сцену и направился к Люсьене и Зосеньке.
— Позвольте сфотографироваться с вами на память, — галантно произнес я, кладя свою руку на загривок леопардихи рядом с рукой Люсьены.
Сонная с виду леопардиха оказалась вполне адекватным животным. Она повернула ко мне пятнистую морду, на которой было написано полнейшее изумление, и посмотрела мне в глаза. В следующую секунду я увидел перед собой два вспыхнувших рубина. Какой-то инстинкт отшвырнул меня назад, и я полетел вниз с полутораметровой сцены. В нескольких сантиметрах от моего носа просвистела, рассекая воздух, звериная лапа с выпущенными когтями. Приземлился я довольно удачно — на ноги, но, не удержав равновесия, покачнулся и сел на пол. На мгновение все оцепенели. Затем раздался голос Люсьены:
— Спокойно, Зося. Зося, спокойно!
Леопардиха пришла в себя и снова погрузилась в полусонное состояние. Не выпуская поводка, Люсьена приблизилась к краю сцены.
— Ты идиот? — спросила она.
— Попробуйте угадать, — ответил я, смахивая со лба внезапно выступивший пот.
— Не вижу повода гадать. Тебе сколько лет?
— Двадцать четыре.
— И никакого желания дожить до двадцати пяти?
— С чего вы взяли?
— С того, что хватать за шею взрослого леопарда — не лучший способ прожить долгую и счастливую жизнь. Советую пойти в буфет и выпить полный стакан коньяку.