Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
После ухода Якурина, купец Богданов долго не мог прийти в себя. Экая недобрая молва прокатилась по Ростову Великому. И о ком? О его ненаглядной доченьке, в коей души не чаял. Неуж и в самом деле она к ямщику ластилась? Надо потолковать с Олесей. Лгать она не умеет.
Когда Олеся появилась перед пристальными глазами отца, она всё поняла: ведает! Честно призналась:
– Люб мне Лазутка, тятенька.
У Василия Демьяныча глаза полезли на лоб. Уж чего, чего, но такого он не ожидал. Откровенные слова своей любимицы привели
– Да как же так? Купеческой дочке ямщик поглянулся. Какой же срам на мою седую голову.
На глаза Олеси навернулись слезы. Она опустилась на колени и всхлипывающим голосом заговорила:
– Ты уж прости меня, тятенька. Мил мне Лазутка, из сердца не выкинешь.
Василий Демьяныч надолго замолчал, затем опустил свою крепкую сухую ладонь на голову Олеси и кротко молвил:
– А ты из головы выкинь, доченька. Такое случается по младости лет. Коль не хочешь позора отцу родному, то забудь ямщика. Забудь, доченька.
– Не знаю, не знаю, тятенька, но я попробую.
– Вот и добро, доченька. Успокоила ты меня.
С того дня стала Олеся затворницей, будто в монастырской келье поселилась. Секлетея, по строжайшему наказу супруга, со двора и шагу не ступала. Обе сидели за прялками, а вечерами подолгу молились у кивота. Правда, в погожие дни выходили в сад, наглухо обнесенным высоким тыном.
Так прошел месяц, другой... Дождливая осень подвалила. Как-то отец пришел в девичью горницу, подсел к Олесе и молвил:
– Ну что, доченька. Всему приходит своя пора. Как ни жаль, но настало время быть тебе за мужем. Завтра купец Глеб Митрофаныч Якурин с супругой своей и сыном Власом свататься придут.
Олеся так и обмерла, лицом побелела.
– Никак, перепугалась, доченька? Дело-то обычное. Семья добрая, богатая и Влас - жених не из последних. Правда, лицом рябоват, ну да с лица не воду пить. Стерпится, слюбится. Якурин - набольший купец в Ростове Великом. Так что через недельку и под венец.
– Тятенька, милый!
– взмолилась Олеся.
– Не хочу под венец. Христом Богом прошу!
Но Василий Демьяныч был непреклонен.
– Прости, доченька, но дело решенное. Не плачь, всё уладится.
Василий Демьяныч долго сидел подле дочери, пока у той слезы не высохли. Но как только отец вышел из горницы, Олеся встала на колени перед киотом и горячо взмолилась:
– Помилуй меня, пресвятая Богородица, отведи от беды! Прости и помоги мне, рабе грешной!..
Улучив момент, когда отец и Секлетея принялись разглядывать в сундуках приданое, Олеся вышла во двор, а затем, что есть духу, побежала к калитке, коя, на её счастье, оказалась незапертой.
Повезло Олесе и на Соборной площади, где Лазутка подзывал к возку очередного покупателя с поклажей. Увидев
– Коль люба тебе, увези меня, Лазутка. Борзей увези!
Скитник взял ослабевшую девушку на руки и посадил в возок. Спросил:
– Что стряслось, лебедушка?
– Отец замуж меня выдает. Завтра - смотрины, а через неделю - под венец. Вези борзей! Вон и холоп Харитонка сюда бежит.
– Не догонит!
Лазутка впрыгнул на коня и помчал под угор. Крепость вскоре осталась позади, а впереди - дорога на Переяславль.
«Куда, куда дале?
– точила Скитника навязчивая мысль.
– Купец Богданов непременно пошлет погоню, для чего возьмет свежих коней с оружными холопами. Его Гнедок, хоть и не плохой скакун, но староват, далеко на нем не уедешь. Вон уже и сейчас натужно храпит, вот-вот загнанный грянется оземь».
Лазутка остановил Гнедка, спрыгнул с коня и подошел к возку.
– Вспять не надумаешь, Олеся?
– Нет, с тобой хоть на край света.
– Но путь будет тяжкий. Отныне мы - беглые люди... Нас повсюду будут искать. Придется нам укрываться в лесных дебрях, то и не каждому мужику под силу. Способна ты на такую жизнь, Олеся?
– Я всё преодолею, Лазутка. Люб ты мне.
Скитник благодарно поцеловал девушку и перекрестился:
– Да помоги нам Бог!
Лазутка взял Гнедка под уздцы и потянул его с дороги к лесу, но вскоре лес стал непроходимым. Скитник освободил от оглобель коня, утащил возок в чащобу, вернулся и молвил:
– Дале пешечком, Олеся.
– И куда ж мы пойдем?
– К избушке Петрухи Бортника.
* * *
Почитай, весь день Петруха пропадал в лесу, а когда вернулся на поляну, то немало подивился: из волоковых окон черной избы валил сизый, кудлатый дым, а к разлапистой сосне был привязан гнедой конь.
Петруха окстился. К добру или к худу? Еще никогда к нему на коне никто не приезжал. Да и немудрено: к его заимке прямой дороги нет, есть лишь едва приметные тропинки, по коим и коня-то трудно провести. Чудны дела твои, Господи! Неуж с княжьего двора за медом? Но мед еще две недели назад отнесен.
В конце каждого лета Петруха приходил в Ростов к тиуну Василька Константиновича и говорил:
– Медок готов.
Тиун снаряжал подводу. Четверо холопов ставили на неё липовые кадушки, торбы и кули с мукой, толокном, сухарями, сушеной и вяленой рыбой, сальными свечами и отправлялись в путь. Верст через двадцать подвода останавливалась, один из холопов, дабы кто не схитил коня, продолжал сидеть на телеге, другие, вместе с Петрухой, следовали узкими тропинками к избе. Здесь липовые кадушки заливали медом и на носилах тащили к дороге. Случалась одна ходка, а то и две, когда был добрый медовый взяток.