Связующие нити
Шрифт:
— О чём?
— О том, что случилось ночью. Я вижу, ты злишься на меня?
— Да нет, — я расслабила лицо, и моя сердитость ушла, — просто не хотела, чтобы ты видел мои незаконченные вещи, и я же не знала, что ты тут стоишь и смотришь, это не честно… ты должен был предупредить, что приедешь. Или постучаться хотя бы.
— Наше негласное соглашение за последнее время слегка размылось, и я забыл, что нужно было предупреждать.
— В каком смысле?
— В смысле, что мы раньше не спрашивали друг друга — кто где был, зачем и куда пропадал. Не вмешивались в личную жизнь. Не задавали лишних вопросов. Теперь как-то не так.
Смутившись,
— Так о чём ты хотел поговорить? Думаешь, я соврала тебе, о том, что нарисовала в каморке?
— Нет, я верю. Верю. Я пришёл извиниться. Не хочу ссориться.
— Впервые в жизни, — я улыбнулась, а Трис протянул мне руку для рукопожатия. И тоже улыбнулся.
Но я, не ответив на этот жест, обогнула его и пошла к раковине. Я знала, как он не любил неухоженные и грязные руки, мне не хотелось портить рукопожатие его брезгливостью. Пусть уж лучше так.
— Пойдём домой.
Мой Тристан, мой милый родной Тристан. Я вела себя с ним совершенно не так, как мне хотелось. Я совершала поступки, противоречащие моим истинным желаниям, и всё из-за страха, что правда моя раскроется. Я была уверена, что Трис не таким представлял наше с ним примирение, и сейчас, пока мы шли домой, был грустен. Я не знала, что мне сказать, чтобы исправить это, пока по пути не попался видеопрокат и я не предложила взять посмотреть какой-нибудь фильм, как в раньше. Трис охотно согласился и я стала надеяться, что именно это убедило его окончательно, что между нами нет и не было никаких обид и непониманий. Фильм долго выбирать не пришлось — взяли исторический, этот жанр нравился нам одинаково сильно.
Глава 44.Проспали
Эвелина появилась в эту ночь. Она извинилась за задержку и за то, что не могла предупредить. К ним приехали дальние родственники, прознав, что она сейчас у родителей, и выбраться из дома после двенадцати никакой возможности не было. Ей не хотелось расспросов, не хотелось никаких подозрительных теней на своей репутации в глазах семьи, и потому она смогла прийти только сейчас.
С Пулей она уже поработала, и, прежде чем уйти, попросила меня проводить её немного. Я удивилась, но, быстро поменявшись с Зариной обеденным дежурством, взяла список, пакет и сказала, что как раз заодно дойду до круглосуточного магазина. Марта Май была печальна, но спокойна. Рукопись Летописца не сильно её взволновала. Она сказала сразу, без предисловий, как только мы вышли в переулок:
— У меня путь одиночки, я всегда это знала. Я всегда думала, что это так. Трудно найти близких тебе по духу людей, кто бы разделял твой взгляд на мир и дышал с тобой одним воздухом. Я с детства сама по себе. Сочиняла стихи, потом музыку, потом стала петь. Даже те, кто сейчас в моей группе аккомпанирует мне, не смотря на схожесть нашего общего дела, не близки мне. Даже не друзья. Состав группы так часто менялся… Родителей я люблю, но они люди совершенно другого склада. Подруги и друзья из певческой среды есть, но они больше так называются, чем соответствуют этому. Мы все одиночки. Мужчины у меня тоже были, но всем, как выясняется, нужно что-то своё, абсолютно не то, что нужно мне. А этот мальчик… его стихи. Он из моего мира. Мы дышим с ним одним воздухом. Я знаю это. Мы с одной планеты. Мы родственные души.
Она, остановившись, повернулась ко мне и положила руку на моё плечо:
— Найди его. Даже если его
— Не надо так говорить, — я поёжилась, — не надо говорить так, будто ты уже уверена в его смерти.
— Я тебя прошу. Тебя лично — найди его.
— Почему меня?
Эвелина задумалась.
— Не знаю. Ты художник. Ты творческий человек, и должна понять меня лучше, чем другие в твоём агентстве. Нам, с нашим непростым внутренним миром, трудно найти того, с кем по пути во всём. У тебя есть такой человек?
Я засомневалась, конечно, на счёт своего непростого внутреннего мира, но с последним согласилась и ответила.
— Есть. Но… по связующей ниточке ищет наш Сыщик Нил, и у него тоже есть своя родственная душа, которую нелегко было встретить и не разлучаться. Тебе не нужно просить меня лично, ему ты тоже можешь довериться.
— А я прошу тебя, — тихо, но настойчиво повторила девушка. — Очень прошу.
Отчего-то я вспомнила Виолу с её куколкой, и то, как она взяла с меня обещание найти её. И я сказала:
— Обещаю.
— Я приду к вам ещё, через два дня.
И Эвелина ушла в ночь.
С утра я поехала в основное здание университета сдать все свои отчёты, журналы и с чистой душой уйти в отпуск. Потом поехала в мастерскую, чтобы порисовать подарок. Работы было ещё много, а оставалось всего семь дней до нашей годовщины. Я не предупредила Триса, что могу задержаться, но чувствовала по тому, как пошла работа, что не могу заставить себя уйти в двенадцать. Да, я была измотана уже несколько дней, мучалась от постоянного недосыпа, от сбоя внутренних часов, но мне так хотелось дорисовать вовремя, что я работала наполовину на отчаянном вдохновении и наполовину на вдохновенном отчаянии. В час я всё же ушла, заперев мастерскую.
К трём часам на ужин у меня был готов овощной суп, и Трис вовремя вернулся с работы, чтобы попробовать его горячим. Я заметила, что он тоже был не самым бодрым. У него был серый цвет лица, будто он давно не дышал кислородом, и усталые жесты. Вчера в мастерскую он и то пришёл более жизнерадостным.
— Что-то случилось?
Он равнодушно покачал головой, съел всю тарелку, выпил едва ли не залпом горячий чай, и сказал:
— Если я сегодня не высплюсь, то на работе наделаю косяков.
Помыл посуду и ушёл, сказав "спокойной ночи", а всё ещё сидела над своим супом, который получился таким безвкусным и пресным, что даже Тристан своим зрелищным аппетитом не помог мне одолеть порцию. Я отодвинула тарелку в сторону, не стала пить чая и тоже решила идти спать.
Мне казалось, что как только я лягу, то сразу отключусь. Голова гудела, а в глазах, когда я их закрывала, стояли точки, — сотни точек разной плотности и жирности. Они сливались в пятна, создававшие рисунок, и я думала, что как раз эти псевдогаллюцинации провалят меня в бредовый сон. Но будильник тикал, а я ворочалась и злилась, что именно эти какие-то мелкие звуки не дают мне заснуть. Шумела ещё и улица, и из-за плотных штор всё-таки просачивался свет. И голуби ворковали на крыше слишком отчётливо, и кресло бугристое, и под покрывалом слишком зябко не смотря на лето.