Сыны Дуба
Шрифт:
Видите, — говорил себе канцлер Вестхейвен, — я не позволил своим принцам умереть. Я хороший человек.
Мистаррия была богатой страной, одной из самых богатых в мире. Конечно, Вестхейвен заплатит.
Если бы он мог.
Фаллион вспомнил дым, поднимавшийся над дворцом на Дворах Прилива. Произошла жестокая битва, из тех, в которых падают нации.
Лоуикер Паршивец мог бы одержать победу, или же военачальники Интернука уже могли вторгнуться. Мистаррия может быть не
Никто не сможет меня спасти, — понял Фэллион. И поэтому я должен спасти себя. Но как?
Наручники были слишком тугими, чтобы он мог их ослабить. За дни, прошедшие после его заключения, они стали еще крепче. Его плоть опухла, и теперь его запястья были такими же большими, как у мужчины. Как бы он ни двигался, ему не удавалось устроиться поудобнее. Иногда, если он слишком сильно извивался, открывались раны, и кровь текла по рукам в подмышки, пахнув железом.
У него был только один актив. Огонь.
Но в его камере гореть было нечему. Ни кроваток, ни матрасов, ни деревянных стульев, ни балок. Возможно, его похитители знали о его способностях, поэтому не давали ему топлива.
Даже если бы у меня был огонь, что бы я с ним делал? Могу ли я сделать его достаточно горячим, чтобы расплавить мои цепи?
Возможно.
Но чтобы пережить такую жару, Фаллиону придется принять Огонь как своего хозяина, стать подобным ткачам пламени из легенд, которые были настолько могущественны, что облачались только в живое пламя.
И таким образом, объятые пламенем, они поддались своим страстям, своему голоду и ходили с места на место, стремясь превратить мир в ад.
Отец Фаллиона сражался с такими существами. Они больше не были людьми.
Зачем мне это нужно? – задумался Фаллион. Зачем мне служить тому, что не служит мне?
— Жить, — прошептал Огонь. Расти. Только Огонь может освободить тебя.
Фаллион был на грани смерти, когда Шадоат наконец вошел в его камеру. Он не слышал скрежета ключей или скрипа двери, покачивавшейся на петлях, которыми почти никогда не пользовались. Он осознал ее лишь постепенно, сначала когда услышал, как Джаз сглатывает, жадно пьет, как вода плещется на полу, а ребенок с облегчением хнычет.
Поначалу он думал, что это всего лишь сон, какой-то кошмар, в котором есть поддержка, которой никогда не будет. Только когда он услышал голос Шадоат, нежный и соблазнительный, он понял, что она пришла: Вот, Дитя. Напиток. Пейте досыта. Я спасу тебя. Теперь я буду твоей матерью.
Глаза Фаллиона распахнулись. Комнату освещала узкая свеча, высокая и тонкая, стоявшая на серебряном блюде рядом с серебряной чашей. Джаз освободился от наручников и теперь лежал в объятиях самой красивой женщины, которую Фаллион когда-либо видел. Тусклые глаза Джаза смотрели на Шадоат, и Фаллион никогда не видел такого обожания в глазах какого-либо существа. Шадоат спасла его. Она была прекрасна за пределами мечтаний. У нее не было кувшина, из которого можно было бы пить. Вместо этого Джаз отпила из своей сложенной ладони.
Его
Шадоат достала из кармана своей черной мантии корку хлеба и скормила ее Джазу. Он заплакал от этого вкуса, а она вытерла слезы с его щеки, затем наклонила голову и поцеловала его в лоб.
— Так жарко, — прошептала она. У тебя такая теплая голова. Она подняла его, посмотрела на Фаллиона и улыбнулась. Затем ушел, оставив свет.
Язык Фэллиона был кожистым, и казалось, будто он распух в горле. Желудок свело так сильно, что казалось, будто его обвили камнем.
Однако теперь его тело казалось почти невесомым, и он больше не чувствовал боли от кандалов, врезавшихся в его запястья, или растяжения мышц рук.
Ему тоже было жарко. Лихорадочный. И когда его брата унесли, Фаллион жаждал освобождения, жаждал, чтобы его унесли с собой, и плакал из-за отсутствия воды.
Но в комнате был только огонь.
Огонь!
Фаллион закрыл глаза и почувствовал жар свечи. Сейчас он был более чувствителен к пламени, чем когда-либо. Это было яркое и устойчивое присутствие в комнате, подобное бессильной ярости, которая нарастала в нем.
Повсюду огонь, — понял Фэллион. Внутри меня горит пламя, жаждущее освобождения. Внутри других заключенных горит огонь.
Мне не нужны факелы, чтобы построить ад. Я мог бы выманить из них огонь.
Это было сделано. Фэллион слышал о ткачихах пламени, настолько чувствительных, что они могли черпать свет с неба или высасывать тепло из человеческого тела.
Это можно было бы сделать снова.
Фаллион потянулся своим сознанием, позволил ему окружить свечу, погреться в ее тепле. Свеча зашипела, словно ожила.
Внутри Фаллиона зародилась ярость. Его брат был унесен, отдохнувший и плача от благодарности.
Если бы Джаз умер, Фаллион оплакивал бы его. Но Джаз был захвачен Шадоатом, и не было слов для описания горя, которое сейчас чувствовал Фаллион.
Джаз будет оставаться рабом, — понял Фэллион. Возможно, его будут баловать и обращаться с ним хорошо, как с теми светлыми, которые привели нас сюда. Но он будет принадлежать ей и научится служить ей без раздумий, без сострадания.
Из тени комнаты вышла Валя и опустилась на колени, чтобы подобрать свет. Он не видел ее там.
Она слышала, как он плакал.
Можно поесть, — сказала Валя. — Ты тоже можешь выпить воды. Все, что тебе нужно делать, это просить.
Фаллион покачал головой. Он не хотел жить как слуга Шадоат.
Мама тоже может дать хорошее, — сказала Валя. Это еще не все наказания.
Эти слова были всего лишь еще одним ударом. Мать? – спросил Фаллион. — Она твоя мать?