Талли

Симонс Паулина

Но проходили часы, я слегка успокоилась. Успокоилась, потому что подумала: «Ладно, так куда же я пойду? Конечно, к Дженнифер».

— Почему к Дженнифер, а не к Джулии?

— О, тут не было вопроса. Мы с Джен были слишком похожи. Там, где была Джен, был мой дом. С ней я не была одинока. Даже в семь лет. Годами мы играли вместе, нам не требовалось ничего говорить друг другу. Можно было подумать, что мы не знаем друг друга, но мы знали даже больше, чем надо. И я завидовала, что у нее такие родители. Завидовала их преданности.

— В общем, — продолжала Талли, — я уже потеряла надежду, что мои собственные

родители когда-нибудь вернутся. Я уже стала планировать, как стану жить без них, без этого двора и бегающих по нему цыплят. Я представляла себе совсем другую жизнь, и, знаешь ли, она показалась мне не такой уж страшной. Я представляла себе заботу, которой меня окружат: «Вот идет девочка, которую бросили родители». Это начало даже забавлять меня. «Вот эта девочка. Что же такое она натворила, что родители убежали от нее?»

Так я сидела на кушетке, думая обо всем этом, пока не стало темнеть, и мне опять стало страшно. Я не знала, что делать. Я подтянула колени к подбородку, забилась в самый угол кушетки и заплакала. Я не могла включить свет. Бог запрещал маленьким девочкам самим делать это.

— Ты верила в Бога? — спросил Джек.

— Верила, — ответила она.

— И это спасало тебя?

— В темноте-то? Нет, никакая вера не помогала. Меня спас ее приход. Было уже девять часов вечера. Я девять часов просидела одна.

Я пыталась себя успокоить, говорила себе, что сосчитаю до шестидесяти, а потом позвоню Джен, обязательно позвоню. Сосчитаю до шестидесяти и позвоню. А потом еще до шестидесяти. И уж тогда-то позвоню. Я, наверное, проделывала это раз сто.

И тут вернулась она. Она включила свет в гостиной и сказала: «Натали, сними ноги с кушетки». И пошла спать.

Джек ошарашенно смотрел на Талли.

Талли кивнула.

— Да, она пошла спать. А я так и осталась сидеть на кушетке. Считала овец, пока сон не сморил меня. Утром я так и проснулась в гостиной на кушетке и пошла в постель.

Джек и Талли помолчали. Потом он спросил:

— Она так ничего тебе и не сказала?

— Да, в воскресенье. Я спросила ее: «Ма, где папа и Хэнк?» Она ответила: «Я не знаю». Я спросила, вернутся ли они. «Не знаю», — ответила она мне.

— И все? — спросил Джек.

— Все. Ясное дело, они не вернулись. Папа, верно, давно готовился к побегу, потому что они словно сквозь землю провалились. Полиция искала их несколько месяцев. Мать устроила на него настоящую охоту.

— А в лавке спрашивали?

— Конечно. Они зашли, как всегда, в лавку, купили конфет и газету. Отец был в кепке, запомнила продавщица, потому что раньше он никогда ее не носил.

— И больше никто их не видел?

— Нет.

— И он никогда не давал о себе знать?

Талли покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.

— Ну, Талли, не надо, девочка, ну, пожалуйста, малыш, перестань.

Он погладил ее по спине. Она, отмахнувшись от него, шарила по полу, нашла сумочку и принялась рыться в ней.

— Что ты ищешь?

— Сигареты, — ответила она, бросая сумочку на пол.

— Сигареты? Ты же бросила курить.

— Да. Правда. Но хочется.

Он погладил ее по ноге.

— Успокойся, Талли. Все в порядке. Все прошло. Забудь.

— Джек, ты не понимаешь. Знаешь, что хуже всего? — Она положила ладонь себе на горло. — Самое худшее

не то, что он нас оставил. Хуже всего то, что он не забрал меня с собой! Маленького братика, который называл меня «Тави», взял, а меня оставил. Даже записку не оставил: «Прости, девочка, я не мог больше жить с твоей мамой». Ладно. Но он ушел без меня. Он оставил меня с ней. С ней! Он не просто сбежал от нее, он забрал с собой Хэнка, потому что любил его и не хотел, чтобы он рос рядом с этим чудовищем, а меня он оставил! Он бросил меня с ней, и все оставшееся время я расплачивалась за это. И я ничего не могла изменить, а ему всего лишь надо было взять меня с собой…

Она опустила голову, губы ее дрожали, а Джек ласково перебирал ее волосы и шептал:

— Талли, Талли, все будет хорошо, малыш, все будет хорошо, я обещаю тебе, все будет хорошо.

Она закрыла лицо руками.

— Как ты не понимаешь, Джек? Ничего нельзя исправить в нашем прошлом. Не будет ничего хорошего. Никогда, ни в моей жизни, ни между нами. Я вечно буду возвращаться в Рощу.

— Но это неправда, Талли, дорогая, — сказал Джек, стирая кровь с ее закушенной губы. — Все поправимо. Так или иначе — все наладится. Поверь мне.

IV

НАТАЛИ

АННА

МЕЙКЕР

Надеждой я дышу,

Не в силах я поверить,

Что ты мертва

И нет тебя со мной.

Совсем мертва.

И нет.

Брайан Мэт

Мир предаст того,

кто предал меня.

Фрэнсис Томпсон

глава шестнадцатая

ДЖЕННИ

Спустя месяц после отъезда Джека Талли сделала свой третий доклад на ежегодном заседании Комитета по финансированию. Чтобы убедить комитет в необходимости продлить срок обучения семей, желающих взять ребенка на воспитание, она припомнила все прошедшие через ее руки искалеченные судьбы, приводила все возможные сравнения и аналогии. Ее речь была убедительна, красочна, метафорична. В какой-то момент она даже выставила вперед свои шрамы на запястьях, чтобы доказать… она сама не знала что. Талли казалось, что все зря, что эти восемнадцать мужчин с вытянутыми лицами за своим прямоугольным столом вряд ли в состоянии внять ее крику. Хотя, совершенно очевидно, ей удалось привлечь их внимание. Как, впрочем, и в оба предшествующих раза.

Но Талли их переиграла. В ноябре комитет принял новый бюджет и выделил Талли то, что она просила. С 1987 года срок обучения для семей, желающих взять ребенка на воспитание, увеличивался в штате Канзас с шести часов до восьми недель. Это был огромный шаг вперед в работе агентства и огромный личный успех Талли. Но, слушая поздравления мистера Хиллера, Талли твердила про себя: «Мы лечим симптомы, а не болезнь. Симптомы…»

Декабрь был не за горами.

Добившись главной своей цели — нового срока обучения, — Талли подумывала об уходе, но все же осталась в должности содиректора специальных проектов. Она взяла себе в помощь двух новых сотрудников и натаскивала их больше трех месяцев, прежде чем послать заниматься с семьями по новой программе. Талли очень верила в свою подготовительную программу.