Там, где мы служили...
Шрифт:
Ввумпп! Тугой удар воздушной волны швырнул Витьку наземь, заставив его с криком схватиться за уши. Он почти оглох, но видел хорошо — из кустов одна за друго вылетели три гранаты и буквально рассекли башню БМП, как нож — кусок мягкого масла. И в отвалившейся половинке башни Витька увидел то, что осталось от Кайсы… от её верхней части.
Перевернушись на живот, он увидел двух «синих беретов» — они бежали от кустов, у одного был пулемёт, у другого — разряженный гранатомёт, он как раз шарил в подсумке за плечом в поисках гранаты.
Витька не сообразил, как и когда выхватил «браунинг». Он почти никогда не вспоминал про пистолет, казавшийся просто-напросто лишним довеском при РПД — но
— Лови, сука, — процедил он и выстрелил в лицо пулемётчику — три раза подряд, почти очередью.
Берет слетел — в веере крови, кости и мозга. Но во второго выстрелить Витька уже не успел — поняв, что зарядить гранатомёт он уже не успеет, бандит ударил Витьку по руке стволом оружия и, выбив пистолет, замахнулся гранатомётом, как дубиной…
Очередь попала ему в грудь, отшвырнув назад. Ничего не понимая, Витька оглянулулся и окаменел — к нему бежал Ян. Ян Фландерс.
— Чёрт, да что же это?! — вырвалось у Витьки. Он как-то не воспринял, что над Эрихом, тяжело дышащим на траве, склонился Джек, и другие ребята из отделения тоже здесь.
— Вообще-то — это я, — не без юмора ответил фризон.
— Ты же убит, — хрипло сказал Витька, всё ещё ничего не понимая. — Тебя Кайса убила…
— Ты контужен, что ли? — тревожно спросил Ян, помогая Витьке встать…
— Ты был там, — тяжело обвисая на плече товарища, Витька правой рукой указал в сторону кустов. — Я видел тебя.
Фризон, покачав головой, усадил Витьку около гусеницы, а сам побежал к кустам.
— Как Эрих? — Витька повернул голову. Джек покачал головой, сдавленно сказал:
— Весь изранен… В госпитале, может, и спасут… Ты его вытащил?
— Кажется, я.
— Ромка где? — это подошли Олег и Иосип. Витька на этот раз молча указал на борт БМП, и на скулах Олега крупно набухли желваки.
— Второе, вы как?! — крикнули с подошедшей машины Скобенюка. Джек махнул рукой:
— Два двухсотых, один трёхсотый… Нужа вертушка!
— Сейчас будет!
Витька поднялся. Стал, обжигаясь о броню, вытаскивать свой пулемёт. Всё-таки справился и, осматривая оружие, повернулся… чтобы встретиться со взглядом подстреленного Яном «синего берета». Губы умирающего шевелились, и Витька настороженно сделал в его направлении несколько шагов.
— Но как… как? — раненый зашёлся предсмертным кашлем, его сотрясали судороги, но глаза смотрели чисто, с искренним глубоким интересом. — Объясни… мне… как вы смогли… выстоять… выжить… победить? Лучшие умы… на всём… просчитали… вы должны были исчезнуть… сгинуть… вся планета должна была… как вы… будьте вы прокляты, фанатики…
Страшно болела голова, во рту ощущался отчётливый привкус крови. Витька ене ощущал ни ненависти, ни радости — ничего. Поправив пулемёт, он тихо сказал:
— Я не знаю, о чём ты. Но мы не фанатики. Фанатик живёт ради смерти. А мы умираем ради жизни. И мы победили. И будем побеждать, пока не вычистим вас дочиста.
Умирающий страшно закашлялся. И, захлёбываясь кровью, выдохнул:
— Пус… ть… так. Будьте вы прокляты вашей победой. Пусть она… раз… да… вит… ва… — и умолк, обмяк, как-то слился с травой, на которой лежал.
Подошёл Ян. На фризоне буквально не было лица, глаза запали, он тяжело дышал и, замедленно проведя по лицу ладонью, ткнул автоматом в сторону кустов и что-то сказал по-своему…
…Пулемётчик «синих беретов», лежавший в растерзанных очередями кустах, был копией штурмовика Фландерса. Точной копией. И Витька долго стоял над ним — без мыслей, без слов, не видя ничего, кроме знакомого мёртвого лица и страшных ран от двух вошедших в грудь и живот мелкокалиберных снарядов.
9
Глубже в долине, в молодом лесу, всем пришлось спешиться и продвигаться, обстреливая подозрительные места из миномётов и РОПов. Чаще всего предосторожности оказывались лишними, но несколько раз этот огонь накрывал засады. Путь смыкавшегося кольца был отмечен трупами тех, кто пытался — нет, не остановить северян, а просто истребить их как можно больше перед тем, как погибнуть. При малейшей воможности истребить…
…Прикрывавший подходы к блиндажу снайпер был убит в перестрелке — и теперь висел над тропкой, схваченный поперёк живота верёвкой, с винтовкой на шее; темноволосый рослый парень, сейчас больше похожий на манекен. Но кровь, всё ещё капавшая в траву, была настоящей… Второй снайпер находился в блиндаже — и, судя по всему, у него была тяжёлая винтовка, от пуль которой не могли уберечь даже деревья. В ответ на угрозы он молча стрелял на голос, пока Скобенюк не приказал обстрелять блиндаж минами. После первого же разрыва изнутри раздался тошнотный, бессмысленный вой — и наружу, приседая и вскидывая руки, выскочил черноповязочник.
— Не стрелять! Не стрелять! — визжал он на лингва-франка. — Мы не стреляли! Он стрелял! Он сам, один!
Штурмовики рванули к блиндажу, страхуя друг друга и держа на прицеле бойницы. Бандит продолжал визжать, и кто-то ударил его в лицо прикладом.
В блиндаже не меньше десятка «чёрных повязок» сбились в бормочущую, разящую ужасом кучу в углу. При появлении штурмовиков поднялся безумный вой. Олег выстрелил в потолок очередью и рявкнул:
— Молчать, твари!
Установилась относительная тишина. Около бойницы, уронив голову с раздробленным затылком на казённик тяжёлого ружья — кажется, старой, довоенной 20-миллиметровки «аэротек» — белокурый парнишка. Он ещё дышал и тихо скрёб пальцами по земляному откосу бойницы.