Там, где мы служили...
Шрифт:
В контратаке Витька распорол противнику левую ладонь — наискось от указательного к запястью, тот закрылся этой рукой. Ответный удар совершенно неожиданно разрубил Витьке правое плечо над ключицей, мякоть — но Витька наполовину потерял способность действовать правой. Отскочив, Витька мгновенно перебросил нож в левую. Кровь стекала на гружь и в рукав, скапливалась в брассарде. Но карман куртки ополченца, куда он сунул пораненую руку, тоже набух тёмным и влажно блестел…
Второй удар Витька пропустил по внешней стороне бедра — с размаху, он еле-еле успел
Странно — противник не упал. И не выронил оружия, лишь прижал к ране окровавленную ладонь. Лицо тут же обрисовалось в полутьме белым овалом. Витька, тяжело дыша, стоял напротив и чувствовал, как горит плечо и немеет нога.
— Так, — вытолкнул, покачиваясь, переселенец. — Хорошо. Брекки — твоя. Geluk… voor u, [71] — в последних полупонятных словах прозвучала горечь, от которой у Витьки вдруг перехватило дыхание. Он подался навстречу — помочь — но парень повернулся и пошёл куда-то в сторону, при каждом шаге кренясь вбок.
71
Счастья… вам (фламандск.)
Витька машинально вытер нож о куртку. Ему было плохо, и не только физически. Кажется, парень был в Бркки влюблён… Кровь течёт, надо к людям ближе, потому что сейчас, кажется, я свалюсь… Убирая на ходу нож, он тяжело пошёл обратно в пещеру, морщась на каждом шагу и размышляя, коо бы отозвать потихоньку в сторону, чтобы помог и не наболтал…
— Оз?
Голос Брекки. Её фигура чёрным обрисовалась на тёмно-алом фоне входа, и Витька остановился.
— Оз? — повторила она напряжённо.
— Это я, — ответил Витька, чувствуя себя всё хуже и хуже. «Милые бранятся — только тешатся… неужели я ранил её жениха?!»
— Вик?! — выдохнула Брекки, подавшись навстречу. — Вы дрались?!
— Дрались, — юноша прислонился к стене. — Ты прости, я его ранил… и, похоже, тяжело…
— А он… он тебя?! — быстро и взволнованно спросила Брекки. Витька удивился — что ей до этого? Хочет порадоваться?
— В плечо и бедро, — негромко сказал он, не желая отклеиваться от неожиданно ставшей мягкой стены.
Самым же удивительным было то, что его кто-то подхватил.
4
— Значит, он на самом деле твой жених.
Витька сидел на табурете в одних трусах и старался не смотреть, как Брекки, ловко действуя хирургической иглой, зашивает ему рану на плече. Крепкая бодрая бабулька, сидевшая у переносной печки, что-то вязала, не обращая внимания на парня, которого привела внучка.
— Он был моим женихом, — ответила Брекки, закрепляя шов скобкой из медицинского степлера — Витька дёрнулся. —
— Какая жалость? — не понял Витька. — За что тебя жалеть-то?
Брекки сверкнула глазами.
— Наш отец — мой, Ульфрида и Унферта — был одним из последних вольных ярлов. Он отказался следовать за Турре Греттирсоном и был схвачен во время набега на берега Пиренейского полуострова хускерлами «Фирда». Его расстреляли. А наши жизни — мы были тогда ещё малышами совсем — он обменял на то, что мы будем служить Империи, — она встала на колено и примерилась к ране в бедре. — Ну? Тебе тоже меня жаль? Или ты меня уже просто ненавидишь?
Витька, если честно, не знал, как сформулировать своё отоношение. Он просто удивлённо смотрел на Брекки. То, о чём она рассказывала, было не таким уж далёким по времени — но невероятно далёким «по жизни». И что тут сказать — он не знал. Пытался найти слова — и не находил никак. Её братья сражались за Империю, искупая вину отца. А она…
— Я зашью тебе рану — и уходи, — тихо сказала Брекки. — Ты — такой же, как и все. А я в жалости не нуждаюсь — и презрения не заслужила.
Она сердито воткнула иглу, и Витька зашипел:
— Ты шшшшшшшшшшшшшшшто, боль-ноооо! Да какое мне дело до твоего отца, если он не то что мне не знаком, но даже на наши земли не ходил! А ты мне понравилась, дура!
Иголка вновь рванула тело, и Витька снова рявкнул от боли, а вяжущая бабуля (это что же — она тоже ходила с викингами?! Ведь точно ходила…) рассмеялась. Молодо так, звонко…
— Послушай, — сказал Витька, ладонь стирая кровь с бедра, — я эти дырки получил из-за тебя и ты мне правда нравишься. Но ты не могла бы — я очень тебя прошу — если не трудно — не могла бы ты меня не дырявить ещё?!
Брекки подняла на него глаза.
В глазах были внимание и надежда.
При входе в зал Витька остановился передохнуть. Он мысленно костерил себя на все корки и прикидывал, как половчей откинуться на спину — и… Может, за ночь подживёт немного, а завтра — оставалось надеяться, что не придётся никуда долго топать… Иначе всё всплывёт — и объяснение станет очень и очень неприятным. Самым же интересным было то, что Оз… сидел на месте. И шутил, даже не поворачиваясь в сторону Брекки, со своим соседом-ровесником. «Железный парень!» — с невольным уважением подумал Витька.
Веселье в пещере, как это обычно и бывает, благополучно распалось на отдельные очаги. Неизвестно, сколько простоял бы Витька на месте (если честно, при каждом шаге в бедро забивали раскалённый гвоздь), н омимо проскочил Иосип. Проскочил, круто развернулся — и подошёл к Витьке.
— Куда ты пропал-то? наши тебя ищут. Джек думал, что ты пошёл драться с тем козлом, но он потом пришёл, а тебя нет… — серб осекся, всмотрелся и тревожно спросил: — А чего это ты какой-то… зелёный?
— Переел, наверное, — спокойно ответил Витька. — Я потом и выходил — проветриться, тошнило меня… постоял на холодке.