Там вдали, за рекой
Шрифт:
На кожаном холодном диване, не сняв сапог и укрывшись бушлатом, спал усатый матрос и во сне не снимал руки с деревянной коробки маузера.
В Чека Степан никогда раньше не был и думал, что все там одеты в кожу и перетянуты ремнями. Но в комнатах сидели усталые люди в стареньких гимнастерках и видевших виды шинелях, и оружия на виду ни у кого из них не было.
А человек, в комнату которого вошел Зайченко, тот и вовсе был в каких-то очках со шнурочком, в темной рубахе с галстуком и в полосатом помятом пиджачке. Очки свои он то и дело снимал, вынимал платок,
– Здравствуй, Алексей Алексеевич, - поздоровался с ним Зайченко.
– Здравствуй, Иван.
Алексей Алексеевич вышел из-за стола, пожал руку Зайченко и глянул в сторону Степана.
– Что за парень?
– Наш парень, - ответил Зайченко.
– Наш так наш...
– устало улыбнулся Алексей Алексеевич, снова снял очки и протер их платком.
Зайченко выложил на стол наган, портсигар и документы убитого. Потом осторожно вынул листок с шифровкой.
– Вот, разберись...
– сказал Зайченко.
– Обнаружено при обыске. Ребята в патруле были, ну и...
– Жив? Убит?
– быстро спросил Алексей Алексеевич.
– Убитый, - коротко ответил Степан.
– Жаль...
Алексей Алексеевич снял очки, поднес листок к самым глазам, потом прошел за стол, выдвинул ящик, достал какой-то список и сверил его с листком.
– Пятая Рождественская... Кирочная, тридцать... Литейный, двадцать один... Знакомые адреса! И не шифруют, нахалы... Ты посмотри, Ваня! Буква, цифра - улица, дом. За дураков нас считают?
– И обернулся к Степану: - К фронту пробирался?
– Вроде...
– кивнул Степан.
– К шоссейке на Пулково.
– Так...
– задумался Алексей Алексеевич и досадливо поморщился. Живьем бы надо...
Он нажал кнопку звонка на столе. В комнату вошел молодой сотрудник.
– Лацис вернулся?
– Только что приехал, Алексей Алексеевич, - ответил сотрудник.
– Пусть зайдет.
Сотрудник вышел, а Зайченко спросил:
– Думаешь, на ту сторону шел?
– Выходит, так...
– ответил Алексей Алексеевич.
– Явки эти у нас под наблюдением, но тут несколько новых адресов. Чрезвычайно важно. Спасибо!
– Мне-то за что?
– улыбнулся Зайченко и поглядел на Степана.
– Вон, орлы!
– Ты тоже не мокрая курица!
– засмеялся Алексей Алексеевич и опять снял очки.
Степан заметил, что, когда он их снимает, лицо у него становится как у человека, который боится перейти дорогу и стесняется попросить помощи. А когда надевает, то сам кого угодно через любую дорогу переведет!
В комнату без стука вошел сотрудник и доложил:
– Лацис сейчас будет. К вам посетитель просится, Алексей Алексеевич.
– Кто?
– Алексей Алексеевич надел очки.
– Парень какой-то... Говорит, важное дело.
– Узнал бы какое, - нахмурился Алексей Алексеевич.
– Просил ведь...
– Спрашивал, не говорит, - пожал плечами сотрудник.
– Начальника требует!
– Ну, раз требует, ничего не попишешь!
– развел руками Алексей Алексеевич.
–
Зайченко поднялся со стула, но Алексей Алексеевич остановил его:
– Сиди, сиди... Какие от тебя секреты!
И посмотрел на Степана.
Степан неохотно направился к дверям и чуть не столкнулся с вошедшим в комнату Кузьмой.
– Гляди-ка!
– открыл рот Степан.
– Кузьма!.. Виниться пришел?
– Не в чем мне виниться, - угрюмо сказал Кузьма.
– Не в чем?!
– Степан даже задохнулся.
– А кого купили за рупь за двадцать? Кто у студента этого в шестерках бегал? Я, что ли?
– Потише, потише...
– Алексей Алексеевич поморщился и заткнул ухо мизинцем.
Но Степан то ли не расслышал Алексея Алексеевича, то ли так поразила его наглость Кузьмы, что он закричал еще громче:
– Почуял, что жареным запахло, - и в кусты? Я не я и лошадь не моя? Ах ты, гад!..
– Остынь.
– Алексей Алексеевич взял Степана за плечо и легонько подтолкнул к дверям.
Хватка у него оказалась такой, что Степан сунулся головой вперед и наверняка набил бы шишку на лбу, если бы на его пути не оказался светловолосый голубоглазый человек в аккуратной гимнастерке.
– Держись за воздух, - посоветовал он с заметным акцентом, подхватил Степана, переправил на скамейку у стены коридора и вошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Степану стало до того стыдно, что он даже зажмурился. Так и сидел с закрытыми глазами. Опять базар затеял! Да где? В Чека! И ведь сколько раз зарекался! Книжку, что ли, какую достать про воспитание характера? Видел он одну на толкучке. С обложки два черных глаза глядят, а под ними надпись: "Самовнушение и воля". Пачку махорки просили. Дурак, не сменял! Сейчас бы зыркнул на Кузьму и внушил: "Признавайся!" Тот бух на колени: "Виноват!" А теперь темнит небось... Ничего, прижмут голубчика! Все выложит!
Степан прислушался, но не услышал ни грозного голоса Алексея Алексеевича, ни покаянных криков Кузьмы. Все было тихо и мирно. Степан огляделся и увидел, что сидит на скамье не один. Рядом подремывал дворник в фартуке с бляхой, а на самом краешке скамьи, выпрямив спину, сидела женщина в богатой шубке и шляпке с вуалью.
Дворник приоткрыл один глаз и спросил у Степана:
– Вызывать скоро будут?
– Куда?
– не понял Степан.
– Свидетельствовать.
– Почем я знаю...
– буркнул Степан.
– Или ты не свидетель?
– Дворник открыл второй глаз и придвинулся поближе к Степану.
– За что же тебя, голубок?
Степан вскочил со скамейки, раскрыл дверь комнаты и с порога сказал:
– Долго мне с этой шушерой сидеть? Пропуск давайте!
– Не мешай, - ткнул пальцем на узкий диванчик Алексей Алексеевич.
– И закрой дверь!
Степан прикрыл дверь, присел на край неудобного диванчика и выпрямил спину, как та дамочка в коридоре.
Голубоглазый чекист поглядел на него и подмигнул. Алексей Алексеевич повернулся к Кузьме и спросил: