Тараканьи бега
Шрифт:
Здоровенные парни засучивали рукава и готовились бить Дамкина. Стрекозов в замешательстве начал думать, как спасти морду своего соавтора. Ничего более умного не придумав, он выскочил на улицу и стрельнул у первого попавшегося мужика закурить. Затем схватил пук соломы, приложил у деревянной стене клуба и поджег от папиросы. Сухая стена быстро загорелась, и Стрекозов истошно завопил:
– Пожар!!!
– Пожар! Пожар!
– подхватили вокруг.
Заметались люди. На выходе из клуба организовалась свалка. Танцующие разбили окна и полезли наружу. Дамкин тоже вылез из окна, подхватил
Стрекозов подбежал к соавтору и быстро проговорил:
– Дамкин, или мы сейчас сматываемся, или тебе бьют морду вон тот мент и его друзья трактористы.
– Милая, - спросил Дамкин у доярки.
– Мы со Стрекозовым живем у деда Пахома, там есть грамотный сеновал. Пойдем?
– Отчего ж не пойти, - радостно согласилась девушка.
Стрекозов горестно покачал головой.
– Опять двадцать пять! Опять мне на улице спать!
– У тебя подруга есть для Стрекозова?
– спросил Дамкин, пока они быстрым шагом уходили прочь от горящего клуба, куда бежали взволнованные чем-то люди с ведрами, баграми и топорами.
– Есть, - задыхаясь, ответила раскрасневшаяся Аграфена.
– Машкой зовут. Только она возле клуба.
– Дамкин!
– сказал Стрекозов.
– Я сюда отдыхать приехал. Идите вы в задницу со своими Машками!
Они вернулись к дому деда Пахома, и Дамкин сразу увел доярку на сеновал.
– Я только стихи ей почитаю, - объяснил он соавтору.
– Читай, читай, - сказал тот и вошел в избу, где дед Пахом, нацепив очки на нос, читал газету "Правда".
– Добрый вечер, - сказал Стрекозов, плюхаясь на дореволюционный диван.
– Ась?
– отозвался дед Пахом.
– О чем пишут?
– Да вот на съезде Леонид Ильич Брежнев выступил...
– Э, да у тебя газета старая!
– Да?
– удивился дед.
– А у вас в деревне клуб сгорел, - выложил Стрекозов свежую новость. А завтра утром мы уезжаем.
– Как?
– изумился дед Пахом.
– Вы ж на неделю собирались?
– Да эта сволочь Дамкин, баб ему мало! снял на танцах ментовскую доярку и сейчас на сеновале читает ей свою самую длинную поэму. А мент со своими трактористами ищет его по всей деревне, чтобы поговорить о роли личности в произведениях Льва Толстого.
– Убьют, - подумал вслух дед Пахом.
– Как пить дать, убьют.
– Вот и я говорю, сваливать надо.
– А как же тараканы?
– Да мы пока у Бронштейна на кладбище поживем.
– Дак тогда надоть за отъезд спрыснуть?
– Это можно!
– согласился Стрекозов, и дед Пахом достал из-под стола трехлитровую банку.
На следующее утро невыспавшиеся, но хорошо отдохнувшие литераторы покинули гостеприимную деревню.
Глава следующая,
в которой Дамкин и Стрекозов попадают на кладбище
На кладбище грязь. Полшестого.
Мать-земля сегодня сыра.
Б.Г.
Стоит только на день-два уехать из дома, как начинают происходить события. Тебе приходят письма от забытых любовниц, почтовые переводы гонорара, о котором ты и не подозревал, знакомые неожиданно женятся, кто-то попадает в веселую историю. По
На этот случай у человека есть друзья. Вернувшись домой, он немедленно бежит к ним и узнает новости, которые валятся на него, как мешки с цементом на голову прораба, когда он слишком сильно заставляет своих подчиненных работать или зажимает им квартальную премию.
Проверено, что все необычайное свершается в твое отсутствие. Так, в детстве, чтобы под елкой оказался подарок, надо уснуть. В нашем взрослом случае - уехать.
Правда, теперь уже ничего не меняется, разве что в худшую сторону. Все перемешалось, поскольку у нас все остается по-старому, как не было денег, так их и нет.
Вернувшись в столицу, Дамкин и Стрекозов выяснили, что метод деда Пахома сработал, квартира полна трупами тараканов, словно произошло побоище между двумя тараканьими группировками. Поэтому друзья скинули рюкзаки и отправились в гости к Ивану Бронштейну на кладбище, где художник работал сторожем. Отворив дверь сторожки, которая заодно служила художнику и мастерской, Дамкин громко поздоровался:
– Привет, Бронштейн!
– Здорово, мужики!
– раздался сонный голос из темноты, и к двери вышел Шлезинский в одних трусах.
– Шлезинский!
– удивились литераторы.
– Ты-то что тут делаешь?
– Живу я тут, - ухмыльнулся музыкант.
– А Карамелькин?
– Карамелькин меня выгнал.
– Приревновал к школьнице, что ли?
– Да нет, - Шлезинский сделал гостеприимный жест.
– Вы заходите, в натуре! Сейчас чайник поставлю. Где-то еще печенье оставалось.
Литераторы прошли в мастерскую. Стопки холстов лежали на полу, на небольшом шкафчике, стояли по углам. На возвышающемся посреди комнате мольберте было натянуто недописанное полотно, на котором угадывался Шлезинский, с ангельским выражением лица спящий на надувном матрасе.
Шлезинский поставил чайник, резво сдул надувной матрас, на котором спал, и одел штаны.
Дамкин и Стрекозов уселись за круглый облезлый стол на ящики от пивных бутылок, которые служили Бронштейну стульями, Шлезинский принес большую банку клубничного варенья.
– Откуда такая роскошь?
– удивился Стрекозов.
– Знакомая девушка подарила, - скромно сказал музыкант.
Шлезинский все свое свободное время уделял музыке и женщинам. Найдет новую женщину - напишет новую песню. Женщины любили Шлезинского, кормили, когда у него не было денег, часто приглашали к себе жить, чем музыкант охотно пользовался. Но как только любимая женщина начинала предъявлять на него какие-либо права, Шлезинский забирал гитару и возвращался жить к Карамелькину. Сам он был родом из какого-то сибирского города, куда когда-то в первые годы Советской власти сослали его предков. По хвастливым рассказам Шлезинского, он занимался там рок-музыкой и был звездой, но после того, как опрометчиво соблазнил жену главаря городской мафии, смотался в Москву, а пожив немного веселой столичной жизнью, уже не захотел возвращаться домой, хотя главаря давно посадили. Дамкин, впрочем, справедливо полагал, что Шлезинский все врет.