Таймырский Эрмитаж
Шрифт:
– Да, понял.
– Молодец. И имей в виду. Покаешься, отсидишь, поможешь шефа и всю вашу банду засадить – вступишь в наследство. Оставлю я тебе достаточно денег, чтобы не знать тебе нужды под старость лет. Выбирай – или это, или дым.
– Дым не хочу.
– Вот и договорились. Сейчас я подойду. Да, вот что. Когда ваша банда на меня вышла? Не после ли открытия мною счёта в Дюссельдорфе?
– Да, с того момента.
– И наводку дал Йоханн Фишер?
– Да, он.
– Ясно. Ну, потерпи минутку. Я скоро вернусь.
Олег Иванович вернулся с видеокамерой и штативом. Лопата проводил его взглядом
– Колян, сука! Молчи! Он блефует, ничего нам не будет. Молчи! Слышишь?!
Колян мельком бросил взгляд на своего шефа и отвернулся.
– Не слушай его, Коля. Ты ещё увидишь, как он тебя главным злодеем сделать постарается. Ты готов?
– Да, в порядке.
– Значит так. Смотри в объектив. Вначале представься и сообщи, что делаешь чистосердечное признание в покушении на моё ограбление с последующим убийством.
Олег Иванович закрепил камеру, навёл её на лицо Коляна крупным планом и дал отмашку рукой. Колян прокашлялся и заговорил осипшим голосом: “Я, Мягков Николай Каллистратович, сегодня, девятого августа 2010 года, находясь на станции Дудинского Олега Ивановича на Таймыре, чистосердечно признаюсь, что я прибыл сюда вместе с руководителем нашей преступной группы Лопатой, то есть, Лопатиным Павлом Фёдоровичем с целью вымогательства денег у хозяина станции и последующего его убийства…”. Олег Иванович едва не присвистнул от складности первой фразы, произнесённой Коляном. “Похоже, ему не раз приходилось давать показания на видеокамеру”, – мелькнуло в его голове. Дальше Колян говорил уже не столь гладко, но вполне ясно и даже убедительно. Через двадцать минут Колян закончил. Лопата наблюдал за этой сценой издалека и лихорадочно соображал, какую линию избрать ему теперь. Ничего в голову не приходило, и он смирился с тем, что придётся импровизировать по ходу развития событий.
Олег Иванович остановил камеру.
– Молодец, Коля. Порадовал ты меня. Но это не всё. Я сейчас буду задавать тебе вопросы, и ты на них отвечай максимально чётко. Помни, что твоё спасение в максимальной чистосердечности, и не забывай, что моя щедрость в завещании тоже будет от неё зависеть.
– Понятно.
– Вопрос: кто возглавляет вашу группу вымогателей?
– Лопата, то есть Лопатин Павел Фёдорович.
– Разве? Павел Фёдорович – это же большой босс, он возглавляет весь синдикат, и ваша группа подчиняется ему. Но в группе-то есть старший. Кто он?
Колян потупился, сглотнул слюну и с отчаянием выкрикнул:
– Я – старший группы.
– Вопрос: сколько наводок дал вам Йоханн Фишер из Дюссельдорфа?
– Где-то около пятнадцати.
– Вопрос: как эти наводки реализовались?
– Обыкновенно. Мы выезжали к клиентам и прессовали их, пока они не отдавали деньги.
– Вопрос: все наводки были так реализованы?
– Все, кроме одной – с вами.
– Вопрос: кто-нибудь из ваших клиентов умер в результате “прессования”?
– По-моему, нет. При нас никто не умирал.
– Вопрос: назовите всех ваших “клиентов”, когда и на какие суммы вы их “отпрессовали”?
Колян понурым голосом стал перечислять, удивив Олега Ивановича тем, что Колян хорошо помнил имена и адреса всех “клиентов” и все даты “прессований”.
– Вопрос:
– На счета в банках Лихтенштейна и Каймановых островов.
– Вопрос: кто распоряжается этими счетами?
– Лопата, то есть, Лопатин Павел Фёдорович.
– Вопрос: какое вознаграждение получала ваша группа исполнителей?
– По-разному. От десяти до двадцати процентов от полученной суммы.
– Вопрос: кто давал команды на реализацию наводок от Фишера?
– Шеф Лопатин Павел Фёдорович.
– Вопрос: то есть, фактическим руководителем и организатором деятельности вашей группы был Лопатин?
– Да. Мы без его ведома или команды ничего не делали. Да он бы нас тут же замочил.
– Вопрос: то есть, вам известны случаи убийств, организованных вашим шефом?
– Люди говорят, что у шефа есть свой киллер. Но я его не знаю, и кого он приказал убить, тоже не знаю. Просто, у него такая слава, что он спуску не даст и перед убийством не остановится.
На этом вопросы закончились. Олег Иванович перенастроил камеру на план поменьше и сам подошёл к Коляну, присев рядом с ним. Глядя в камеру, он произнёс: “Я, Дудинский Олег Иванович сегодня, девятого августа 2010 года, произвёл данную запись и подтверждаю, что она подлинная и монтажу не подвергалась. Настоящим я прошу органы прокуратуры возбудить уголовное дело против группы лиц, состоящей из Лопатина Павла Фёдоровича, Мягкова Николая Каллистратовича, Нечипоренко Олега Осиповича и Галузяна Виктора Оганесовича. Первые двое из указанных лиц мною задержаны на территории моей научной станции и будут удерживаться связанными до прибытия наряда милиции. Остальные поджидают первых на слиянии рек Вента и Тарея. Настоящим я также подтверждаю, что Мягков Николай Каллистратович чистосердечно раскаялся и добровольно дал правдивые показания”.
– Поздравляю, Коля! Ты облегчил себе душу, и у тебя есть шанс после возвращения начать жизнь честного человека. Я найму тебе сильного адвоката, будут у тебя и деньги. Все свои деньги я тебе не оставлю, но пяток миллионов завещать готов. Ты не возражаешь?
С Коляном случилось нечто, ему до сих пор неведомое. Он едва не задохнулся от внезапного прилива родственных чувств к Олегу Ивановичу. Он разрыдался, как мальчишка:
– Дядя Олег, простите меня! Гадом буду, я завяжу с этой бандитской жизнью. На зоне буду молиться на вас. А выйду, уйду в монахи, буду служить богу и людям, буду грехи свои замаливать и возвращать долги тем, кого в жизни обидел…
– Поплачь, Коля, поплачь. Слёзы душу лечат. Нагрешил ты немало. Но есть у тебя ещё время и на добрые дела.
– Дядя Олег, простите, Христа ради простите! Ой как мне тошно от жизни моей непутёвой…
Олег Иванович посмотрел на Коляна и внутренне содрогнулся от того, что перед ним теперь сидел не жалкий лгунишка, попавшийся на лжи и надеющийся исправить впечатление о себе новой ложью. На лице Коляна была написана вселенская боль от осознания своей вины и раскаяния. Такие лица Олег Иванович встречал на полотнах живописцев позднего Возрождения, изображавших кающихся грешников. Жаркая волна сочувствия опалила его сердце, и он ответил, повинуясь не разуму, а чувству, удивляясь сам себе: