Телефонная книжка

Шварц Евгений Львович

10 сентября

К широчайшему, во все здание, подъезду со ступеньками подкатывают два ЗИМа. Генералы в нерусской, чешской или польской, форме не спеша выбираются из первой. Сопровождающие их лица — из второй. Гостиничные служители несут следом за знатными гостями чемоданы. И одновременно возле «Победы» с кубиками по борту, то есть возле такси, ссорятся и кричат цыгане. Двое уже уселись, а двое не дают захлопнуть дверцу. Шофер хохочет. А цыгане орут, как на ярмарке, как будто все, что вокруг, их не касается — ни дурацкая роскошная башня гостиницы, ни сплошной поток машин. Наконец и двое спорщиков забираются в «Победу», подобрав полы пальто, с такими приемами, будто лезут в повозку. И вот нет ни цыган, ни генералов. Светофор пропустил левый поток машин. И несколько из них подкатывает к ступенькам огромного подъезда, и новые гости двинулись вверх к тугим гостиничным дверям.

Городецкий Сергей Митрофанович. [0] По странному совпадению имеет нечто общее с Ленинградской гостиницей — золото, светильники, многозначительные пустые пространства и полное, почти, отсутствие полезной площади. Только уклон более в сторону славянскую, чем азиатскую. Он даже проживает в бывших палатах Годунова — и хоть бы что. Страшная судьба этой семьи его никак не затронула. Его ничем не возьмешь. Жил при царе. И «смутное время» ему

не повредило. И в конце тридцатых годов нашел свое место — сочинил заново либретто «Ивана Сусанина», и тысячи людей пели на старый лад новые его слова: «Славься, славься, наш русский народ». Всего только один слог прибавил! Кроме заслуг явных, упорно говорили, что имеются у него и тайные. Когда во время войны Ахматова хворала в Ташкенте брюшным тифом, при ней дежурила неотлучно вдова Мандельштама [1] . И кто-то донес, что у Ахматовой ночуют без прописки. И народная молва тотчас же обвинила в доносе Городецкого. Верно это или нет, узнают археологи, если будут заниматься сороковыми годами в Ташкенте. Любопытно другое — все без исключения поверили, что так оно и есть. Вот какую славу заработал себе под старость поэт, о котором некогда с настоящим уважением писал Блок. Я его впервые увидел в Сталинабаде.

[0]

Городецкий Сергей Митрофанович (1884–1967) — поэт.

[1]

Мандельштам Надежда Яковлевна (1899–1980).

11 сентября

Лицо хорошо знакомое по карикатурам. Маленькие глазки и крупный красноватый нос. Длинноногий.

Говор чуть шепелявый. Суетливость в приемах. Склонность к поучениям. Во всех областях знания — непреодолим. Сообщил, что на Памире несомненно жило племя славянского происхождения, такие-то и такие-то слова, общие с нами, например, «аз» — «я» неопровержимо доказывают это. И Александр Македонский женился на Роксане, славянке. Полагая, что никто не помнит его прошлого и стихи «Сретение царя», он любил намекать, что его всегда травили за патриотизм. А он еще тогда знал и понимал… Малярию лечил собственным способом: «Нужно с силою нажать кулаком на селезенку. И тогда плазмодии оттуда выйдут». Куда выйдут — не пояснял. Говоря о переводах, обнаруживал такую глубину теоретических знаний и такое богатство терминологии, что не только таджикские поэты, но и приезжие только руками разводили. Одна Татьяна Матвеевна Казмичева своим словно сшитым в углах ротиком, пользуясь только серединой губ, вступала с ним в споры — и напрасно. Его нельзя было убедить. Более того, совершенно очевидно — не слышал он никого, кроме себя. Он пребывал в другом измерении, неуязвимый, непробиваемый. Нос главной, изогнутой линией начинался между глазами, свисал к губам. Не слишком приличное, но вполне житейское зрелище. Он любил выпить, любил поесть, многое любил. На одном литературном вечере прочел он такое стихотворение. Передаю содержание. Идет караван верблюдов. Слышится песня. «Мы с тобой, как два лепестка розы. Мы с тобой, как то- то и то-то, соответственно близкое». Кто это поет? Восьмидесятилетний старик. В какой еще стране восьмидесятилетние старики способны петь подобные песни. И, огласив это произведение, Городецкий уселся, вдохновенный, довольный, не сомневаясь ни на миг, что и все о нем того же мнения. Он глубоко уважал все из него исходящее. Говорил, что на него злятся за оперное его либретто «Иван Сусанин» именно потому, что написано оно с соблюдением всех метрических и музыкальных законов. Несколько раз предупреждал, что вот — вот кончит комедию, написанную грибоедовским стихом, чего до сих пор никто не осмеливался совершать. И наконец, чтение это состоялось. Осенью 44 года у меня в номере.

12 сентября

У нас в 13–м этаже гостиницы «Москва» — (впрочем, возможно, что произошло все это не осенью 44, а в начале 45, что не меняет дела) прочел Сергей Митрофанович первый акт или полтора акта своей новой пьесы. Это было мучительно. Значит, в самом деле человек, некогда владевший стихом («Стоны, звоны» и т. д.) — мог потерять в суете простой версификаторский навык. После этого встретил я его году в 50, в диетическом магазине. Я остановился у Крыжановских. И купил к обеду фазана. Готового. Городецкий пришел в ужас. Он принялся, с глубокой укоризной глядя на меня, уговаривать отказаться от своей покупки. Лучше взять фазана сырого, и он обучит меня, как его шпиговать салом, обжаривать, тушить. Он перешел со мною через дорогу, делясь кулинарными знаниями, находясь в своем собственном мире, глядя и не глядя на меня своими потусторонними глазками. Он повествовал о том, как, проснувшись на рассвете в палатах Бориса Годунова, отправляется он к приходу такого-то поезда на такой-то вокзал, где всегда можно купить у колхозников мясо (тут мы зашли в грузинский магазин, и он поучил меня выбирать вино, смотреть, какого оно розлива). Настоящее черкасское мясо можно купить у колхозников здесь же, на вокзальной площади, — рассказывал Городецкий далее. И тонкий край. И филейную вырезку. («Кто же тебе все это отрубит и взвесит у вокзала?» — спросил я внутренне.) А дома он лично готовил из этого мяса яства, достойные годуновских палат. Он пригласил меня в гости, несмотря на полное ко мне безразличие, нарисовал план, как найти его. По плану понял я, что годуновские палаты были сильно переделаны нынешними жильцами. Во время съезда [2] , когда шли мы в Кремль, он сказал укоризненно: «Эта башня называется Кутафья. Не знаете, небось?»

[2]

Имеется в виду Второй Всесоюзный съезд советских писателей (1954).

Д

13 сентября

Есть люди, чаще всего женщины, отдавшие себя целиком данному виду искусства и по — женски понимающие и прощающие его житейскую, для иных — отталкивающую сторону. Они знают — такова жизнь. Сейчас ребенок улыбается, а через миг безобразничает. В искусстве подобные женщины редко играют активную роль. Они вроде нянек, или повивальных бабок, или педагогов, или даже матерей. Не отдельных произведений, а людей. И так как не боги обжигают горшки, ставят спектакли, пишут пьесы, то роль подобных женщин гораздо значительнее, чем может показаться с первого взгляда. Софья Тихоновна Дунина [0] принадлежит именно к этой благороднейшей человеческой породе. Премьера театра, судьба актера, пьесы или автора для нее явление личной ее жизни. Она умна, жива. Всегда заведена, не распущена. Храбра. Владеет языком: говорит, что думает. Одних активно любит и помогает им любовно. Других активно не любит и храбро с ними сражается. Одно у нее не по — женски сильно: чувство справедливости. Все-таки она целиком отдала себя данному виду искусства — и тут она

нелицеприятна. 1944 год. Театр комедии вернулся из Сталинабада в Москву. И показал «Подсвечник» Мюссе [1] . В эвакуации, как выяснилось, меньше требуешь не только от бытовых условий: живешь, где придется, ешь, что дают, — но и от качества работы. Нам казалось в Сталинабаде, что спектакль очень хорош. А в Москве он выглядел убого. Я не сразу это заметил. Спрашиваю у Дуниной в антракте: «Ну, как?» И она отвечает с горечью, но решительно: «Очень плохо! Очень». Она любила и театр, и Акимова, но не было силы, которая могла бы принудить ее покривить душой. Она при необходимости храбро шла на защиту театра, но что плохо, то плохо. Это умение любить людей, понимать, как делается дело, а вместе с тем не забывать самое дело — редкая, не женская черта. Поэтому ее и уважали. Маленькая, темноглазая, решительная. Я мало знал ее личную жизнь. Но как явление — понимал и уважал со всей почтительностью и удивлением.

[0]

Дунина Софья Тихоновна (1900–1976) — критик, редактор, театровед.

[1]

Премьера спектакля состоялась в 1943 г. в Сталинабаде.

Давидович Людмила Наумовна (1900–1986) — поэтесса, переводчица.

14 сентября

Милочка Давидович— женщина добрая, веселая. Судьба ее бьет. Первый муж умер — осложнение мозговое после гриппа. Второй — умер во время войны от рака. Но она все улыбается, все шутит. Ее работа — шутить, быть остроумной — она пишет для эстрады смешные номера. И говорит, все время стараясь подоб

— рать слова поострее. Когда сойдется, когда и не сойдется, будто подбирает из кубиков картинку. Глаза глядят пристально, проверяют. Почему-то женщины, работающие для эстрады, менее иссушены остроумием, чем мужчины.

Е

15 сентября

Если продолжать работу над «Телефонной книжкой», то надо изобразить Ермоловский театр.Ну, что я о нем скажу? Что скажу о театрах вообще. У меня такое чувство, что раскормили мы тугоподвижных, прожорливых, допотопных, никому не нужных чудовищ и никак не можем с ними разделаться. В теперешнем театре чего — чего только нет! И чешуя. И когти. И желудок. И глазки, которые видят добычу. И огромное тело, с огромным хвостом. И подобие головного мозга, меньшее по весу, чем мозг спинной. И это чудище поглотило театр в прежнем его легком и праздничном состоянии. И каким-то чудом, вечерами, когда допотопное чудовище спит, мы видим сквозь его ребра подобие проглоченного существа. И чем яснее оно проступает, тем чудовище больше пугается, очнувшись. И принимает меры.

Ж

Дальше записан Жданов Николай Гаврилович, [0] он же Коля Жданов, который создан человеком легким. Себя не утруждает и других не мучает. Работает не без таланта, но в крайнем случае. Жена, как часто у людей легких, уклончивых и уступчивых, склонных успокоиться и примириться на том, что судьба пошлет — строга, пряма, молчалива, неудовлетворена. Чего-то ждет требовательно и нетерпеливо.

Крон Александр Александрович. [0] Черноволос, черноглаз, отвечает на толчки внешнего мира как бы замедленно. Или осмотрительно. Он из материала благородного, но биографию имеет сложную. Кто поймет, как сложились благородные материалы, пока шагал Крон по бакинским [1] и столичным малым и большим дорогам. Он хороший человек, конечно, хороший, но не вывихнуто ли у него зрение, не затуманено ли сознание? Я несколько раз удивлялся тому, как, стараясь сохранять ясность и последовательность, он тратил душу на то, чтобы объяснить и оправдать необъяснимое.

[0]

Жданов Николай Гаврилович (1909–1980) — писатель.

[0]

Крон (наст. фам. Крейн) Александр Александрович (1909–1983) — писатель.

[1]

Пьеса Крона «Глубокая разведка» посвящена жизни бакинских нефтяников.

Говорит он не спеша, обдумывая каждое слово. И всегда в конце концов в том, что он скажет, обнаруживаешь ты нечто живое, имеющее смысл. Недаром он создан из благородного материала. Но то, что пытался он объяснить и оправдать, увы, оставалось мертвым и не имеющим смысла. У него не было (или выветрилось, или вышибло из него) той неподкупной трезвости, что определяет художника большого масштаба. Он мог отвести самому себе глаза и оплести сам себя во имя той силы, которой с юных лет научился служить. В его «Кандидате партии» есть нечто более мучительное, чем в пьесах, откровенно лакирующих и упрощающих мир. Там, в откровенно плохих пьесах, действуют фигуры из дерева, картона, жести. А у Крона идет живой человек с фанерным туловищем или фанерная женщина с живыми глазами. Но он талантлив. И человек доброй воли. Поэтому в «Глубокой разведке» есть целые сцены с живыми людьми. И в последней пьесе. Сейчас он пишет роман. Если перешагнет через себя, то напишет [2] . Если научится смотреть не через очки, которые напялило время на его здоровые глаза. Я с ним в условно хороших отношениях. Мне, как со знакомыми последних десяти — пятнадцати лет, неловко с ним. Очевидно, что-то изменилось и отвердело во мне. Новые друзья не приживаются, не принимаются. С Малюгиным [3] мне ловко и удобно. В 41 году, да еще после блокады, — я мог еще ближе сходиться с людьми. А с Кроном я разговаривать не умею. Разве в последний год стало попроще.

[2]

Говорится о пьесах Крона «Кандидат партии» (1953), «Глубокая разведка» (1941), «Второе дыхание» в редакции 1956 г. и романе «Дом и корабль», законченном в 1964 г.

[3]

См. «Малюгин Леонид Антонович», с. 627.

К

Кавериныидут следующими. О них говорить невозможно. Эти — уж слишком хорошие знакомые. И я, кажется, пробовал говорить о них.

Карпенко Галина Владимировна, [0] редактор Детгиза. Московская знакомая, которая входит в тот фон беспокойной командировочной жизни, которую ведешь в столице. Словно призрачные люди. Полная женщина, черноглазая, доброжелательная. Дело свое любит. Готова за него жизнь отдать, да только не знает, как. Потому что понимает его приблизительно.

[0]

Карпенко Галина Владимировна (1908–1977) — детская писательница, редактор Детгиза.