Тени вечерние. Повести
Шрифт:
Зато Галина Дмитриевна осталась очень довольна. Оказалось, выступление понравилось самой Полине Семеновне. Правда, Галина Дмитриевна толком не знала, что именно и почему понравилось, но это было не так уж и важно. По интонации я понял, что Полина Семеновна занимает весьма высокое место в исполкомовской иерархии. Поэтому в понедельник, снова обратившись к Галине Дмитриевне с просьбой об организации факультатива, я не особенно удивился, получив положительный ответ. Разрешение было обставлено рядом условий, самым неприятным из которых казался пункт об утверждении директором развернутого плана каждого занятия. Логичнее было перепоручить это
Так начался короткий и самый счастливый период моей школьной жизни: занятая сверх головы хозяйственными хлопотами, директриса не вмешивалась в мои дела, Владимир Иванович следил издалека со скрыто–язвительным недоброжелательством, а мы – мы, замкнувшись в четырех стенах узкой длинной комнаты, заново творили историю…
Вечерами я встречался с Фаиной. Спрятавшись под ее зонтом от мелкого осеннего дождя, мы кружили по улицам, забегали в кафе или кино, словно набираясь тепла и света, и снова уходили в неотвязное бесконечное круженье. Она нервничала, молчала или вдруг начинала смеяться гортанным смехом. Когда мы шли под зонтом, тесно прижавшись друг к другу, я чувствовал ее грудь и узкие бедра. Однажды (не помню, по выдуманному или действительному поводу) мы напились и, заскочив в первый попавшийся подъезд, целовались. На следующее утро, с омерзением ощущая во рту метал лический привкус вина, смешанный с дымом выкуренных вчера бесчисленных сигарет, я решил не звонить ей. Но на улице опять был дождь, и когда она сама позвонила через несколько дней, мы договорились о новой встрече.
XV
В начале декабря обстановка в школе резко ухудшилась. Вот уже три раза схватки конунга с народным собранием не давали перевеса ни одной из сторон. Я хотел прекратить борьбу, так как, по моему мнению, все возможности в развитии событий были уже исчерпаны. Но я заблуждался. Они собрались в четвертый раз, без моего ведома. Конунг призвал отборных наемников из соседней страны – самых рослых восьмиклассников, и они, вломившись в решающий момент в собрание, силой лишили народ его прав. В результате стычки была сорвана дверь в классе, сломаны несколько стульев, а наиболее отчаянные воины заработали синяки и царапины. Затем, собравшись вместе, единодушно присудили победу конунгу, прокатились галдящей возбужденной толпой по близлежащим переулкам и закончили труды праведные поеданием мороженого на Чистопрудном бульваре.
Наутро разразился страшный скандал. Галина Дмитриевна кричала, что я подрываю дисциплину в школе, сею анархические настроения и насаждаю хулиганство. Владимир Иванович с плохо скрытым торжеством отмечал мой недостаточный опыт и сетовал на то, что партийной организации не был доверен контроль за новым начинанием.
Факультатив запретили, мне объявили выговор, а партийная организация совместно с советом дружины и комитетом комсомола разработали комплекс мер по улучшению идеологического воспитания и укреплению дисциплины в школе. Но дело приняло неожиданный и опасный оборот: ко мне домой явилась депутация во главе с конунгом и потребовала решительных действий. Я призывал их к выдержке и терпению, но все было напрасно. На следующий день два седьмых класса не вышли на занятия.
– Что в программе?
–
Фаина обхватила губами соломинку, состроила гримасу. – Компот из сухофруктов.
– Не хочешь, не пей.
– Спасибо. Ты сама любезность.
Раскатала сигаретку между длинными пальцами. Зажег спичку. Ткнулась сигареткой в мою ладонь.
– Не сердись. Я очень измотался в последние дни. Ты ведь знаешь…
– Да. И чем дело кончилось?
– Видишь ли… Тебе действительно интересно?
Откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу.
– Конечно!
– Они не могут со мной ничего поделать. Я молодой специалист, распределен к ним и обязан, понимаешь, обязан отработать на них три года! Ты бы слышала, какой стоял ор. Допустила, потворствовал, не углядел… Парторг так и рвался подгадить директрисе, но за подобные ЧП ему бы самому не поздоровилось… Так что перед лицом общей опасности внутренние склоки временно забыты. Но факультатив уже объявлен громогласно на весь район и прикрыть его без лишнего шума трудно. К тому же, если его немедленно ликвидировать, начнется форменный бунт!
– Бедные. Мне их жалко.
– Напрасно жалеешь. Они могут вообще лишить меня по идеологическим мотивам права преподавать. А факультатив медленно задушить жестким контролем, цензурой, казенщиной.
– У тебя хоть какая–никакая, а жизнь… Я же пока только языком треплю.
– Ты должна доучиться.
– Ничего я не должна. Вот возьму – и уеду!
– Уезжай.
– Уеду!
– Перестань… Не кажется ли тебе иногда, что мы словно движемся наугад по дремучему лесу и, описывая круги, все время возвращаемся на одно и то же место? Мы потеряли счет этим кругам, и в усталом отупении кажется, что кружимся уже не мы, и трава примята не нами…
– О чем ты?
– Все двоится, теряет устойчивость и четкость. Узкий твой бокал и вьюга за глухим стеклом окна… Пойми, это уже – было!
– Из мрака в сумрак переход…
– Здесь другое.
Взял ее за руку. Рука вяло и безвольно распласталась по моей ладони.
– Самое ужасное, что каждый кружит в одиночку, и круги эти не смыкаются… Где искать виновных?
– Дело понятное, и чтобы его решить, совсем не обязательно лезть в метафизику. Все лежит буквально на поверхности. Ну нет, ты нагромождаешь сложности, и только для того, чтобы, не дай бог, не догадаться в чем дело! Сколько времени ты уже не виделся со своими?
– С кем?
– Ну, с Илюшкой, Андреем и…
– Не знаю.
– Три, четыре месяца?
– Наверное…
– А сказать, почему? Ты боишься!
– Чепуха! У меня нет никакой причины бояться встречи с ними.
Выдернула из моей ладони пальцы; перегнувшись через стол, показала узкий красный язычок.
– Боишься, боишься, боишься!
– Нет! И чтобы доказать тебе это, я… я завтра же увижусь с…
– Посмотрим.
Сняла со стула сумку, перекинула через плечо.
– Пошли. Мне здесь надоело.
Не сговариваясь, мы перебежали Садовую и, дойдя до поворота, свернули к Патриаршим прудам. В пустом пространстве парил огромный серебряный эллипс, и мы осторожно пошли по его краю, словно боясь оступиться в темноту.
– Ноябрь, а уже лед. Рановато.
Поправила шарфик.
– Холодно.
Я обнял ее за плечи и поцеловал в мягкие губы. Вырвалась, стремительно отскочила в сторону.
– Не надо!
– Но почему? В прошлый раз…
– В прошлый раз хотела, а сейчас не хочу!