Терновая цепь
Шрифт:
Люси хихикнула.
– Надеюсь, ты имеешь в виду Джесса, а не папу.
– Твой отец тоже настоящий красавчик.
– Тебе позволительно так думать, – сказала Люси. – А мне позволительно находить такую мысль возмутительной.
– Почему ты не рассказала нам о Джессе? Раньше, я имею в виду? – Тесса взяла серьги – серые грушевидные жемчужины в золотой оправе – и подала дочери. Кроме них, из украшений на Люси был только золотой медальон с эмблемой Блэкторнов.
– Когда он был еще призраком? Потому что он был призраком, – улыбнулась Люси. – Я думала, ты не одобришь
Тесса улыбнулась.
– Люси, дорогая моя. Я знаю, что кажусь тебе скучной матроной, но в молодости у меня тоже были приключения. И я знаю, – уже серьезным тоном добавила она, – что не могу завернуть тебя в вату и вечно оберегать от волнений и опасностей, как бы мне этого ни хотелось. Ты Сумеречный охотник. И поэтому я горжусь тобой. – Она закрепила блестящие пряди золотым гребнем и отступила, чтобы полюбоваться своей работой. – Ну вот. Готово.
Люси взглянула на себя в зеркало. Несколько локонов обрамляли ее лицо. Булавки из слоновой кости поддерживали высокую прическу; они сочетались с цветом кружевной отделки на лиловом шелковом платье. На белой коже четко выделялись Метки: руна Ловкости на ключице и руна Ясновидения на тыльной стороне кисти.
Люси поднялась.
– Знаешь, это один из моих самых любимых моментов рождественского бала, – сказала она.
– Какой именно? – улыбнулась Тесса.
– Когда ты укладываешь мне волосы, – ответила Люси и поцеловала мать в щеку.
Томас с ненавистью смотрел на корзину с фруктами, но корзина никак не реагировала.
Он стоял на тротуаре перед крыльцом дома на Корнуолл-гарденс добрых десять минут, и у него давно кончились предлоги для того, чтобы подождать и не стучать в дверь. В довершение несчастий, выходя из экипажа, он угодил в лужу талого снега, и теперь у него в туфлях хлюпала холодная вода.
Фрукты предназначались для Соны, матери Алистера. Вообще-то предполагалось, что их привезет Евгения, но затем произошел несчастный случай – во время завивки ей опалили волосы, и дом погрузился в пучину хаоса. Томас, который как раз собирался надеть парадный костюм, не успел опомниться, как его выволокли из комнаты и запихали в карету. Рядом очутилась корзина. Гидеон Лайтвуд наклонился к сыну и произнес:
– Впервые за много лет у тебя появилась возможность быть полезным.
Томасу шутка вовсе не казалась забавной, но отец, не дожидаясь ответа, захлопнул дверцу.
Юноша снова уставился на корзину, но она упорно отказывалась дать ему какой-либо совет. Он присмотрелся внимательнее: в корзине лежали апельсины, жестяная коробка с бисквитами и какие-то рождественские сладости в блестящих обертках. Он в десятый раз напомнил себе о том, что подарок – это очень милый жест со стороны его родителей, и ему не о чем волноваться. И что он уже осмотрелся и убедился в том, что кареты Карстерсов у дома нет, следовательно, Алистер и Корделия уехали на бал. Повторяя себе, что его тревоги просто смешны, он твердой рукой взялся за молоток и постучал.
Почти сразу же дверь открылась. На пороге стоял Алистер.
– Ты что здесь делаешь? – с негодованием воскликнул
Алистер разглядывал его, приподняв черные брови.
– Я здесь живу, – сообщил он. – Томас, ты принес мне корзину с фруктами?
– Нет, – сердито ответил Томас. Он понимал, что несправедлив к Алистеру, что раздражается без всякого повода, но его не покидало ощущение, будто Алистер сыграл с ним злую шутку. Он оказался дома, когда Томас меньше всего ожидал его увидеть. – Это для твоей матери.
– Ах, вот как. Ну что ж, тогда заходи, – произнес Алистер и распахнул дверь.
Томас неловко протиснулся мимо него и поставил корзину на столик в холле. Потом обернулся и произнес речь, сочиненную в карете:
– Это подарок от моей матери и тетушки Сесили. Они опасались, что твоя матушка почувствует себя одинокой, пока все общество будет веселиться на балу. Они хотели дать ей понять, что помнят о ней. Кстати, – вырвалось у него, – а почему ты еще не в Институте?
Он оглядел Алистера с головы до ног; тот был определенно одет не как человек, собирающийся на бал: в одной рубашке и домашних туфлях, по бокам болтались подтяжки. Заметно было, что он кусал губы. Алистер был грозным, мужественным и прекрасным, как персидский принц из старинной сказки.
«Персидский принц из старинной сказки? ЗАТКНИСЬ, ТОМАС».
Алистер пожал плечами.
– Поскольку я скоро уезжаю в Тегеран, не стоит тратить время на то, чтобы любезничать с людьми из лондонского Анклава. Я решил провести этот вечер с пользой. Просмотрю книги Корделии о паладинах. Вдруг найду там что-нибудь такое, чего она не заметила.
– Значит, Корделия уехала на бал одна?
– Она поедет с Анной и Ари. Она выехала немного раньше, чтобы забрать их.
За этим последовало неловкое молчание. Томас знал, что приличнее всего сейчас сказать нечто вроде: «Ну, мне пора». Но вместо этого он произнес:
– Значит, твой план заключается в том, чтобы весь вечер сидеть дома и дуться? Вместо того чтобы пойти на праздник с друзьями?
– У меня нет друзей, – кисло ответил Алистер.
– Ты часто говоришь подобные вещи, – заметил Томас. – Наверное, тебе кажется, что, если ты повторишь это достаточное число раз, как заклинание, все станет правдой. – Он скрестил руки на широкой груди. Томас был одет в свой лучший черный пиджак, который в последнее время стал ему немного тесноват в плечах. – Если ты не поедешь, я тоже туда не пойду. Я буду сидеть дома и предаваться отчаянию, и пусть мыши обгрызают мое недвижное тело.
Алистер поморгал.
– В этом нет никакой необходимости, – пробормотал он. – У тебя нет причин не идти…
– Но я все-таки не пойду, – решительно перебил его Томас. – Я останусь дома, в отчаянии, покусанный мышами. Выбор за тобой.
Алистер поднял руку, как будто собрался возразить, но уронил ее.
– Ну хорошо. Пропади ты пропадом, Лайтвуд.
– Алистер? – донесся из гостиной слабый женский голос.
Сона; конечно, она переехала в комнаты на первом этаже, чтобы не подниматься по лестнице по несколько раз в день.