Тест на доверие
Шрифт:
Так продолжалось уже очень давно. Полгода точно, если не больше. Она не была дурой и не собиралась сходить с ума со своей подозрительностью, как он утверждает, но факты были налицо: ее муж к ней охладел совершенно. И это был самый лучший сценарий при теперешнем скверном положении вещей. Хуже было бы, если бы у него кто-то появился.
Женщина! Чужая, посторонняя, опасная! Ее появления в их семейной жизни она боялась больше всего. Потому что знала: сразу проиграет. Любой из тех, которые вьются возле чужих гнездышек с намерением вытолкать наседку. Для них – для хищниц – это обычное занятие. Они выходили на
Она – Наташа Голубева – не обладала красивым телом. Уже не обладала, исхудав до измождения после долгой противной болезни. Из-за нее, проклятой, пришлось оставить любимую работу корреспондента одного из центральных новостных издательств. Весь любимый гардероб раздать или распродать. Устроиться куда взяли, а не куда хотелось.
На модную одежду теперь не хватало. Прически на ее поредевших волосах не держались. А макияж на изможденном лице зачастую смотрелся клоунским раскрасом.
И могла ли она после этого конкурировать с хищницами? Нет конечно. Поэтому и помалкивала, когда муж бывал ею недоволен. И не приставала в постели, и претензий ему не выкатывала. Может, и правда устал.
Но сегодня за завтраком, когда она хорошо поставленным голосом и без лишней «воды» рассказала ему о случившемся, он своим замечанием ее просто взбесил. И это она еще опускает тот факт, что час готовила ему вкусный завтрак с его любимыми фаршированными яблоками, блинчиками, кашкой на пару, вишневым киселем. Она час торчала у плиты, а он газетой от нее отгораживается! И она подозревала, что за этой газетой он прячется, чтобы беспрепятственно переписываться с кем-то по телефону. Движения его пальцев за тонкой газетной ширмой угадывались.
– Я не свихнулась! – Она ударила кухонным полотенцем по газете, складывая ее пополам.
Точно! Она угадала! Экран телефона светился открытым чатом. Вот сволочь, а!
– Я просто излагаю факты. С кем ты переписываешься, Аркаша?
Наташа протянула руку к телефону, но муж оказался проворнее. Схватил мобильник и тут же сунул его в карман тренировочных штанов.
– Ни с кем. Это по работе, – произнес он скороговоркой и ткнул вилкой в тарелку с блинчиками. – Завтрак потрясающий, дорогая моя. А вот кисель очень сладкий. И…
– Плевать! – Она села напротив за стол, хотя почти никогда так не делала, выполняла роль официантки за завтраком. – Не нравится – не пей. Вылью.
Такой реакции он не ждал. Опешил. Рассматривал ее минуту, потом выдохнул:
– Да-а, ты чего-то с катушек срываешься совершенно без причины.
– Человека на моих глазах убили, а ты это не считаешь причиной для моей нервозности?!
Наташа вытаращилась на мужа, впервые посмотрев на него глазами стороннего наблюдателя.
А за что, собственно, она держится? Почему позволяет так с собой обращаться? Лишнего веса в Аркаше килограммов тридцать. Вечно недовольное выражение лица. Бреется два раза в неделю. Поговорить с ним давно уже не о чем.
– Почему сразу убили? – Он что-то такое понял в ней и сразу принялся примирительно улыбаться. – Сама сказала, что полицейский с тобой говорил и заверил, что мужик самоубийца.
– Полицейский скажет! – фыркнула Наташа. – Ему лишь бы дело побыстрее закрыть. Потому что «висяк» откровенный. Никто
– Как это никто ничего не видел? Там народу в это время тьма.
– Хороший свидетель – это один свидетель. Если два-три, показания разнятся. Если толпа, значит, свидетелей нет вообще. Толпа безлика и слепа. Да и найди попробуй того, кто там проходил в тот момент. Даже если он и попал в обзор другой видеокамеры. Человек не идет по улице с документами.
– А как же система распознавания лиц? – проявил неожиданный интерес к ее рассуждениям муж.
– Считаешь, она на каждом углу в Москве? И даже на этом бульваре? – усомнилась Наташа.
И вдруг задумалась. И пропустила тот момент, как Аркаша встал из-за стола, собрал с него посуду и даже вымыл – чудеса небывалые. Опомнилась, когда он уже крикнул от входной двери:
– Я ушел!
– Счастливо, – отозвалась Наташа рассеянно.
И тут же помчалась в прихожую. Но опоздала. Дверь за Аркашей уже закрылась.
Он насовсем ушел или на работу? Никогда так не говорил утром. Заглянула в ванную. Зубная щетка и бритвенный станок на месте. Хотя это теперь не показатель. Он может обзавестись новыми.
Наташа постояла у запертой входной двери, тяжело вздыхая и пытаясь понять: больно ей будет, если Аркаша больше не вернется к ней, или нет? Рассуждениям на эту тему она посвятила целых два часа. Пока собиралась на работу, пока ехала по пробкам на своем стареньком автомобиле, оставшемся от лихих времен ее прошлой работы корреспондентом. Ей тогда без машины было никак. Пока отпирала ларек и снимала его с сигнализации, все размышляла и размышляла. И уже после третьего по счету покупателя поняла, что в ее жизни, в принципе, ничего не поменяется, если Аркаша уйдет.
Их отношения давно перестали быть нормальными, превратившись в нудное существование рядом друг с другом. Они не занимались сексом, не говорили о чувствах, не сострадали друг другу. Наташа обеспечивала Аркаше удобства. Он давал деньги на ведение домашнего хозяйства. На ее личные «прихоти», как он их называл, он ничего не давал. И даже когда она долго лечилась, Наташа делала это, используя свои сбережения.
Меньше хлопот будет, если он уйдет, поняла она с холодным сердцем: вот ничего не защемило, ни капельки. Меньше трат. Пенсии по инвалидности ей хватит на коммуналку и нехитрую еду. А на одежду она в киоске заработает. К слову, платили там неплохо. Третий месяц пошел, как ее испытательный срок закончился, и зарплата выросла в три раза. Ей на жизнь хватит. И если Аркаша вдруг решит поменять место жительства и женщину в придачу, она не станет его умолять вернуться. Так она решила.
После пятого покупателя наступило затишье часа на полтора. И, запахнув на груди меховую безрукавку, Наташа нацепила очки и села вплотную к витрине. Когда она так садилась, то вся маленькая площадь перед рестораном была как на ладони. При этом саму ее сквозь модные ныне зеркальные стекла торгового ларька почти не было видно. Она могла смотреть сколько угодно, наблюдать за кем угодно, потешаться над кем-то комичным и не обижать его при этом, ее почти не было видно. Если не присматриваться, конечно. И вот за те месяцы, что она здесь проработала, у нее сложился уже определенный распорядок: когда интересно смотреть, а когда нет.