The Beginning of the End
Шрифт:
Живые боги слепы, глаза им застилает дым благовоний…
После ароматной ванны и массажа, сверкая золотом и лазуритом, подобно богине, Анк-су-намун шла за вестником фараона по дворцовым коридорам. Перед глазами у нее все расплывалось, ног она не чувствовала. Нужно было самой стать бесчувственной, подобно изваянию Исиды в молельне, чтобы перенести то, что ей предстояло, - и понравиться его величеству, и сделать так, чтобы он отличил ее среди других девиц.
Когда слуга ввел ее в царские покои, Анк-су-намун совершила
Фараон сидел на ложе, застеленном золотистым покрывалом. Он был без короны с уреем* и без парика, голова его была обрита: царь считался не только воплощением Хора, но и высшим жрецом каждого храма. Сети протянул к новой наложнице руку, улыбаясь.
– Подойди.
Анк-су-намун приблизилась и поклонилась. Похлопав по покрывалу, Сети без слов велел ей сесть рядом.
Он улыбался, глядя на нее, - Анк-су-намун тоже улыбалась. Это было учтивое, с оттенком преклонения и восхищения, выражение придворной женщины: но страха она не показывала. Теперь, вблизи, она отчетливо видела, какое старое лицо у царя, какая дряблая шея.
Сети поднял руку и погладил девушку по щеке; потом взял за подбородок холодными, грубыми пальцами и повернул ей голову из стороны в сторону. Как будто оценивал лошадь.
– Ты красива… сними это, - фараон показал на легкую юбку, единственное, что было на ней надето.
Анк-су-намун, с покорностью опустив глаза, приподнялась и развязала пояс, и тончайшая золотистая юбка скользнула по ее ногам. Не поднимая глаз, наложница услышала, как владыка одобрительно прищелкнул языком.
– Хорошо… Очень хорошо!
По голосу фараона Анк-су-намун поняла, что он уже испытывает наслаждение, глядя на нее. Она подняла глаза и улыбнулась, чувствуя, как жарко зарделись щеки. Сознание своей красоты и женской силы было очень приятно, даже сейчас. Особенно сейчас. Она даже почти перестала бояться того, что случится.
Сети склонился к ней совсем близко, отводя черные волосы с ее шеи. Его дыхание пахло медом… с примесью старческой гнили.
– Обычно мои женщины ласкают меня, как пожелает мое величество. Но ты еще не научена этому. Ложись.
Анк-су-намун легла на спину и закрыла глаза. Она приготовилась к боли, которую сейчас испытает; к отвратительной тяжести старого тела. Кто-то коснулся ее… но совсем не так, как царь: незнакомая ласковая мужская рука любовно очертила ее щеку, шею, потом накрыла обнаженную грудь. Анк-су-намун изумленно открыла глаза.
Восторженно ахнув, она приподнялась на локтях.
– Это ты!..
Имхотеп был здесь, он склонялся над нею с улыбкой, готовый к любви. Коснулся ее губ цветком
– Как ты проник сюда?
– Не думай об этом, моя царевна… Сейчас все так, как должно быть.
И она отдалась его ласкам, позволив увлечь себя в это пугающее и радостное путешествие. Египтянка стонала, всхлипывала, не сдерживая себя, как наслаждался ею ее возлюбленный, делая с нею такие вещи, которые почти возносили ее над собственным телом. Ее шея, плечи, груди, живот - все жаждало его прикосновений. Анк-су-намун выгнулась, ощутив его руку между ног.
– Я сейчас умру…
– Нет… ты не умрешь, клянусь тебе.
Она вцепилась в покрывала, стремясь не то убежать от этих ласк, не то раскрыться еще больше. Анк-су-намун пришла в себя и вздрогнула, ощутив, как пальцы любовника смазывают ее прохладным кедровым маслом. Там.
– Сейчас ты станешь моей. Навеки, - прошептал Имхотеп, накрывая ее своим телом. Анк-су-намун обхватила его широкие плечи, уже ничего не боясь.
А потом пришли боль, и радость, и освобождение. Она словно умерла, чтобы вновь возродиться, - обнимая этого единственного в мире мужчину, отдаваясь ему всем сердцем, она стала той, что была способна на все…
Меила проснулась так резко, будто ее толкнули снизу в спину: сердце гулко стучало в ушах. Между раздвинутых ног саднило и было горячо и мокро.
Пальцы правой руки тоже были вымазаны в чем-то мокром и липком. Меила, широко раскрыв глаза, поднесла руку к лицу: при свете ночника кровь на пальцах показалась почти черной. Египтянка сунула пальцы в рот, ощутив соленый вкус.
– Аллаху акбар*, - прошептала она.
Опустила глаза и увидела, что на простыне тоже кровь. Так значит, она сейчас сама себя…
Скрипнула дверь, и, вскинув глаза, Меила увидела на пороге горничную в ночной рубашке и шали, накинутой на плечи.
– Вы стонали, - сказала Роза со страхом в глазах.
– Громко! Я боялась вас побеспокоить, но подумала, что вам плохо, моя госпожа.
Меила заставила себя улыбнуться. Она еще раз облизнула свою руку, почти не думая о том, что англичанка все видит.
– Ничего, все хорошо. Возьми это и унеси в стирку, - она соскользнула с кровати, поморщившись от боли, и, скомкав простыню, сунула ее Розе.
Та могла бы подумать, что у госпожи не вовремя начались ее дни… но, посмотрев в зардевшееся лицо служанки, стоявшей с простыней в руках, Меила поняла, что та догадалась о произошедшем. Но Роза ничего не сказала, только кивнула.
– Сейчас все сделаю, мисс.
Когда англичанка сменила белье, Меила велела девушке принести вина. Она держала его в доме для гостей из Англии… но и сама иногда прикладывалась. Вот в такие минуты.
– Выпей со мной, - приказала она Розе Дженсон хриплым, точно в лихорадке, голосом.
– Совсем как вино Дельты, которое мы с тобой пили, правда, Хенут?