The Beginning of the End
Шрифт:
Меила широко раскрытыми глазами посмотрела на своего спутника.
– Верблюд жив… это значит, что и он жив.
Египтянин улыбнулся таким рассуждениям женщины.
– Может быть.
– Нет, - сказала Меила со злостью, почувствовав сомнения Аббаса.
– Он жив, я это знаю!
Аббас кивнул.
– Пусть будет так. Если Имхотеп жив, он найдет нашего верблюда. А если нет, мы его тут никогда не отыщем!
Меила содрогнулась, ей почудился в этом жуткий намек. Хотя обе колдовские книги, и золотая, и черная, были теперь похоронены
Двое беглецов снова сели в седло; пришпорив верблюда, они больше не оборачивались.
Едва только Аббас и Меила ускакали, неподалеку от того места, где остался привязанный верблюд, песок вдруг зашевелился. Поднялся человек - он словно бы только что родился из этого песка.
Это был широкоплечий меднокожий мужчина, в юбке и пестрых наплечных повязках древнеегипетского жреца, с выбритой головой.
Первым делом мужчина осмотрелся, щуря внимательные черные глаза: взгляд его привлек серебряный блеск. Пояс, обмотанный вокруг мертвого дерева, колыхался от ветерка и вспыхивал на солнце.
Имхотеп улыбнулся, увидев верблюда: точно не ожидал ничего другого.
Потом жрец опять опустился на колени и быстрым пристальным взглядом оглядел барханы вокруг. Он пошарил около себя руками и даже принюхался: дрогнули крылья прямого точеного носа.
А потом Имхотеп вдруг принялся быстро разрывать песок в одном месте. Хватило нескольких гребков, чтобы обнаружился другой человек - неподвижно лежавший старик в длинных темных одеждах, который не дышал и казался мертвым.
Жрец остался совершенно спокойным, сделав это открытие: припав на одно колено, Имхотеп поднял старика, легко, как куклу, и уложил его себе на другое колено лицом вниз. Он сильно ударил Хафеза по спине.
Директор Британского музея вдруг закашлялся, и из его рта хлынул песок. Имхотеп удовлетворенно усмехнулся и, приподняв старика за шиворот, ткнул его кулаком в грудь, отчего тот охнул и осел назад.
Хафез протер кулаками глаза и поднял на Имхотепа бесконечно изумленный взгляд.
– Я жив, слава Аллаху, - сказал он на своем родном языке.
– Ты жив благодаря мне, - хладнокровно ответил жрец. Казалось, Имхотеп уже обрел способность понимать арабский, как до того английский.
Хафез поднял голову и узрел верблюда. Он просиял.
– Верблюд, господин!
Имхотеп, не ответив на этот детски радостный возглас, поднялся и подошел к дереву. Разглядев пояс, повязанный Меилой, жрец улыбнулся.
– Узел Исиды*, - пробормотал он.
Любовно погладив украшение большим пальцем, Имхотеп снял его и обернулся им сам, поверх собственного широкого кожаного пояса.
Когда жрец вернулся к Хафезу, тот уже стоял на ногах. На лице Имхотепа при виде этого не осталось никакого благодушия. Он остановился напротив старого египтянина.
Хафез против воли поднял голову и посмотрел в неумолимые черные глаза.
– Послушай меня, - шипящим голосом
– Ты никогда не посмеешь изменить мне. Мой прежний слуга из ваших попытался сделать это, и его быстро настигло возмездие!
Хафез вздрогнул.
– Бени Габор, - сказал старый египтянин.
– Я знаю.
– Бени Габор предал свое сердце. Это худшее из предательств, которые можно совершить, - ответил Имхотеп, не сводя с него взгляда.
– Запомни, Балтус Хафез: когда придет час, твое сердце будет судить тебя безжалостнее, чем любой из твоих богов…
Хафез ссутулился под взглядом жреца. Его дорогие и богатые одежды истрепались и посерели от пыли, а подкрашенные брови и усы сейчас делали пожилого директора музея, старавшегося примолодиться, еще более жалким.
– Я уже стар, господин, - сказал он дрожащим голосом.
– Я помню, что моя смерть близка…
Имхотеп кивнул.
– Ну так держись подле меня и слушай меня во всем, и я укажу тебе путь.
Он улыбнулся.
– То, что я теперь почти смертный человек, для тебя ничего не меняет.
Хафезу осталось только поклониться. Имхотеп не просто подчинял - ему хотелось подчиняться; не просто убеждал - он делал это с легкостью.
– Дай мне свою одежду, чтобы прикрыться, - приказал полунагой жрец. Хафез безропотно снял верхнюю накидку и отдал своему повелителю.
Жрец распутал повод верблюда и, погладив животное и шепнув ему два слова, заставил его смиренно опуститься на колени. Имхотеп расположился в турецком седле и подождал, пока Хафез с кряхтеньем устраивался сзади.
“Поразительно, - с дрожью подумал директор музея, когда корабль пустыни плавно понес их вперед.
– Я знаю неизмеримо больше этого существа - а когда он говорит со мной, мне кажется, что неизмеримо меньше! Могу вообразить, как его почитали и боялись в древних Фивах!..”
Имхотеп, правивший верблюдом, не оборачивался - и, хотя позволил Хафезу держаться за свой пояс, больше не удостоил его ни словом.
* Узел Исиды (тиет) - популярный в Древнем Египте амулет, обыкновенно из красной яшмы или сердолика. Считается, что тиет символизировал узел пояса Исиды.
========== Глава 28 ==========
У Хафеза были припрятаны деньги в поясе и в потайных карманах: дабы сберечь их, что бы ни случилось. Он рассчитывал вернуться более всех своих людей.
Имхотеп, увидев это, не был нисколько удивлен – и сказал, что так в его время прятали деньги шасу*, кочевники, которые тоже закутывались с головы до ног и не ценили ничего, кроме своего скота и золота.
Хафез был слишком озабочен, чтобы оскорбиться этим намеком на прошлое семитских народов - и на общность арабов и евреев. И, однако же, директор музея понимал, что отныне их роли переменились – теперь жрец был полностью зависим от него.