Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Тимур решил последовать примеру своих предшественников и соседей.
Стало быть, решено было призвать чингисида, но кого именно?
Как всегда в таких случаях, Тимур решил для начала спросить совета у тех, чьей преданности доверял безраздельно. Мансур, Курбан Дарваза и Байсункар явились на зов в новый дворец эмира, который он воздвиг посреди большого чинарового сада в северной части города.
Приближённые выслушали решение своего хазрета и задумались, они знали, что Тимур не любит, когда ответы на его вопрошания выпаливаются сразу. В этом был элемент притворства, потому что у каждого из них ответ на вопрос, кого именно звать в церемониальные цари Самарканда,
55
Синяя Орда — государство монголов.
Интересно, что Тимур заранее знал о предпочтениях своих старинных соратников и считал, что обе стороны по-своему правы. Спрашивал он их, конечно, всего лишь для того, чтобы соблюсти определённый ритуал. Зачем спешить, когда спешить нет никакой необходимости. Ведь сказано: быстро — значит скучно.
Обдумав свои давным-давно принятые решения, ходатаи за Суюргатмыша и Адиль-хана начали говорить. Долго, обстоятельно и в высшей степени уважительно по отношению друг к другу. Тимур и слушал, и не слушал. Историческая традиция приписывает римлянину Гаю Юлию Цезарю умение одновременно читать, писать и разговаривать. Возможно, если бы барласский батыр, ставший мавераннахрским эмиром, научился вовремя чтению и письму, он бы смог составить конкуренцию древнему италийцу по части одновременной эксплуатации этих умений. Но и в том, чем Тимур обладал от природы, он достиг успехов немалых. Что имеется в виду? Правитель Самарканда мог одновременно слушать, думать о своём, вспоминать и мечтать.
О том, что он слушал и слышал, сказано выше; думал Тимур при этом, что своему уму он доверяет всё же больше, чем преданности своих соратников; вспоминал о своих давнишних разговорах с Шемс ад-Дин Куларом (причём совершенно непонятно, почему это вдруг); мечтал о том, какие он возведёт стены вокруг Самарканда.
Байсункар и Курбан Дарваза закончили говорить и теперь почтительно и одновременно значительно молчали, ожидая реакции хазрета.
Тимур погладил бороду искалеченной рукой. Движение это давно уже вошло у него в привычку, и было трудно сказать, какой части тела оно приятнее, руке или бороде.
— Я согласен с вами.
Соратники невольно переглянулись.
— Да, со всеми вами согласен, вы не ослышались. Оба кандидата, названные вами, имеют право занять то место, которое мы им приготовили. Меня радует то, что мои ближайшие советники готовы к размышлениям во благо государства.
Ближайшие советники скромно и польщённо потупили глаза. Хазрет редко кого хвалил.
— Да, Суюргатмыш родовитее Адиль-хана, но верно и то, что дед Адиль-хана правоверный мусульманин, в то время как отец Суюргатмыша весьма приблизительно следует заповедям Пророка.
Батыры хорошо знали своего господина и после этих слов поняли, что, как бы он ни хвалил их сегодняшние советы, следовать он им не собирается.
— Я остановил свой выбор на другом представителе славного царственного рода.
— Кто же это? — не удержавшись, спросил Мансур, когда молчание после слов хазрета затянулось.
— Кабул-Шах Аглан.
Мансур, Курбан Дарваза и Байсункар с одинаковым изумлением
Тимур усмехнулся:
— Вижу, что изумил вас. Сейчас я развею это изумление. Вы, конечно, слышали, кто такой этот Кабул-Шах Аглан.
— Он дервиш! — воскликнул Курбан Дарваза.
— Хуже того — он поэт! — с едва скрытым в голосе негодованием высказался Мансур.
— Он живёт в горах, в пещере. Как животное! — завершил парад характеристик Байсункар.
Тимур кивнул:
— Всё, что вы сказали, справедливо. Но справедливость не венец творения, а лишь правильно выбранный путь. Подумайте над этими словами. Но потом, когда мы закончим говорить. А сейчас я скажу вам вот что. Я решил призвать Кабул-Шаха Аглана, и я призову его. Многим он уступает тем чингисидам, за которых высказываетесь вы, но в одном он многократно превосходит их.
— Что ты имеешь в виду, говоря это, хазрет? — спросил нетерпеливый Мансур.
— Суюргатмыш и Адиль-хан наверняка согласятся на наше предложение, согласятся царствовать не правя, но в глубине души и тот и другой будут мечтать о дне, когда смогут к своему блеску прибавить ещё и власть. Кабул-Шах Аглан никогда не допустит такого желания в своё сердце. Нельзя вожделеть того, от чего добровольно отказался. Это во-первых...
Тимур вдруг прервал речь, и прервал надолго, так что соратники сочли возможным поинтересоваться, о чём он счёл нужным умолчать.
— А «во-вторых», хазрет, что «во-вторых»?
«Во-вторых, я не хочу вас ссорить друг с другом. Ибо, если я предпочту Суюргатмыша или Адиль-хана, я нарушу равенство между вами. Тот, чей ставленник станет самаркандским ханом, воспарит в мыслях своих, возмечтает о туманных усладах будущего возвышения, и с этого начнётся раскол. Трещина его пройдёт через моё сердце. Чтобы не потерять никого из вас, я никого из вас не поддержу».
Так подумал Тимур, но не произнёс вслух ни слова из того, что подумал.
Байсункар, Мансур и Курбан Дарваза разошлись в недоумении, так и не дождавшись ответа на своё «во-вторых». Всего лишь в недоумении, а такое настроение высокостоящих не опасно для государственного порядка.
На следующий же день были отправлены люди на поиски того места, где скрывается царевич, ставший дервишем и поэтом. Оказалось, что поиски его не такая уж простая задача. Когда вокруг человека много слухов, большая часть из них, естественно, оказывается ложной. По одним — Кабул-Шаха видели в горах Бадахшана, по другим — он блуждал в низовьях реки Аму. И в горы, и в речные низовья были отправлены отряды. И тот и другой вернулись ни с чем.
Поиски продолжались несколько недель, и с каждой неделей недоумение Тимура становилось всё больше. Как может бесследно затеряться человек, который не прячется и имя которого у всех на устах?
Нет брадобрея и погонщика в Мавераннахре, не знающего наизусть хотя бы несколько газелей [56] его сочинения. Его меткие остроты цитируют и учёные улемы, и сквернословы-чайханщики, а его самого — нет.
Где же он?
Может быть, умер?
Нет, весть о смерти распространяется быстрее, чем любая другая, она распространяется, даже когда её не распространяют.
56
Газель — поэтическая форма небольшого лирического стихотворения в поэзии средневековья в мусульманских странах Азии. Нередко исполнялась под музыкальный аккомпанемент.