Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849

Тургенев Иван Сергеевич

XX

Живет вон там, подальше. Вечерком Играем мы в картишки: заседатель, Он, я да Гур Миняич, вчетвером». Они вошли; и закричал приятель Андрея: «Эй! жена! смотри, кто в дом Ко мне зашел — твой новый обожатель (Не правда, что ли?)… вот, сударь, она, Авдотья Павловна, моя жена».

XXI

Ее лицо зарделось ярко вдруг При виде незнакомого… Стыдливо Она присела… Радостный супруг Расшаркался… За стулья боязливо Она взялась… Ее немой испуг Смутил Андрея. Сел он молчаливо И внутренно себя бранил — и, взор Склонив,

упрямо начал разговор.

XXII

Но вот, пока зашла меж ними речь О том, что людям нужно развлеченье И что здоровье надобно беречь, Взглянувши на нее, в одно мгновенье Заметил он блестящих, белых плеч Роскошный очерк, легкое движенье Груди, зубов-жемчужин ровный ряд И кроткий, несколько печальный взгляд.

XXIII

Заметил он еще вдоль алых щек Две кудри шелковистые да руки Прекрасные… Звенящий голосок Ее хранил пленительные звуки — Младенчества, как говорят, пушок. А за двадцать ей было… пользу скуки Кто может отрицать? Она, как лед, От порчи сберегает наш народ.

XXIV

Пока в невинности души своей Любуется наш юноша стыдливый Чужой женой, мы поспешим о ней Отдать отчет подробный, справедливый Читателям. (Ее супруг, Фаддей Сергеич, был рассеянный, ленивый, Доверчивый, прекрасный человек… Да кто ж и зол в наш равнодушный век?)

XXV

Она росла печальной сиротой; Воспитана была на счет казенный… Потом попала к тетушке глухой, Сносила нрав ее неугомонный, Ходила в летнем платьице зимой — И разливала чай… Но брак законный Освободил несчастную: чепец Она сама надела, наконец.

XXVI

Но барыней не сделалась. Притом Авдотья Павловна, как институтка, Гостей дичилась, плакала тайком Над пошленьким романом; часто шутка Ее пугала… Но в порядке дом Она держала; здравого рассудка В ней было много; мужа своего Она любила более всего.

XXVII

Но, как огонь таится под золой, Под снегом лава, под листочком розы Колючий шип, под бархатной травой Лукавый змей и под улыбкой слезы, — Так, может быть, и в сердце молодой Жены таились пагубные грезы… Мы посвящаем этот оборот Любителям классических острот.

XXVIII

Но всё ж она любила мужа; да, Как любят дети, — кротко, без волнений, Без ревности, без тайного стыда, Без тех безумных, горьких сожалений И помыслов, которым иногда Предаться совестно, без подозрений, — Безо всего, чем дерзостную власть Свою не раз обозначала страсть.

XXIX

Но не была зато знакома ей Восторгов нескончаемых отрада, Тоска блаженства… правда; но страстей Бояться должно: самая награда Не стоит жертвы, как игра — свечей… Свирепый, буйный грохот водопада Нас оглушает… Вообще всегда Приятнее стоячая вода.

XXX

И если грусть ей в душу как-нибудь Закрадывалась — это мы бедою Не назовем… ведь ей же хуже, будь Она всегда, всегда своей судьбою Довольна… Грустно ей, заноет грудь, И взор заблещет томною слезою — Она к окошку подойдет, слегка Вздохнет да поглядит

на облака,

XXXI

На церковь старую, на низкий дом Соседа, на высокие заборы — За фортепьяно сядет… всё кругом Как будто дремлет… слышны разговоры Служанок; на стене под потолком Играет солнце; голубые шторы Сквозят; надувшись весь ручной Снегирь свистит — и пахнет резедой

XXXII

Вся комната… Поет она — сперва Какой-нибудь романс сантиментальный… Звучат уныло страстные слова; Потом она сыграет погребальный Известный марш Бетховена… ^* но два Часа пробило; ждет патриархальный Обед ее; супруг, жену любя, Кричит: «Уха простынет без тебя».

XXXIII

Так жизнь ее текла; в чужих домах Она бывала редко; со слезами Езжала в гости, чувствовала страх, Когда с высокопарными речами Уездный франт в нафабренных усах К ней подходил бочком, кося глазами… Свой дом она любила, как сурок Свою нору — свой «home» [5] , свой уголок.

5

«домашний очаг» (англ.)

XXXIV

Андрей понравился соседям. Он Сидел у них довольно долго; и споры Пускался; словом, в духе был, умен, Любезен, весел… и хотя в узоры Канвы совсем, казалось, погружен Был ум хозяйки, — медленные взоры Ее больших и любопытных глаз На нем остановились — и не раз.

XXXV

Меж тем настала ночь. Пришел Андрей Ильич домой в большом недоуменье. Сквозь зубы напевал он: «Соловей ^* Мой, соловей!» — и целый час в волненье Ходил один по комнате своей… Не много было складу в этом пенье — И пес его, весьма разумный скот, Глядел на барина, разиня рот.

XXXVI

Увы! всем людям, видно, суждено Узнать, как говорится, «жизни бремя». Мы ничего пока не скажем… По Посмотрим, что-то нам откроет время? Когда на свет выходит лист — давно В земле нагретой созревало семя… Тоскливая, мечтательная лень Андреем овладела в этот день.

XXXVII

С начала самого любовь должна Расти неслышно, как во сне глубоком Дитя растет… огласка ей вредна: Как юный гриб, открытый зорким оком, Замрет, завянет, пропадет она… Потом — ее вы можете с потоком Сравнить, с огнем, и с лавой, и с грозой, И вообще со всякой чепухой.

XXXVIII

Но первый страх и трепет сердца, стук Его внезапный, первое страданье Отрадно-грустное, как первый звук Печальной песни, первое желанье, Когда в огне нежданных слез и мук С испугом просыпается сознанье И вся душа заражена тоской… Как это всё прекрасно, боже мой!

XXXIX

Андрей к соседям стал ходить. Они Его ласкали; малый был он смирный, Им по плечу; радушьем искони Славяне славятся; к их жизни мирной Привык он скоро сам; летели дни; Он рано приходил, глотал их жирный Обед, пил жидкий чай, а вечерком, Пока супруг за ломберным столом