Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849

Тургенев Иван Сергеевич

Июль 1844

I

В пещере мрачной и сырой Отшельник бледный и худой Молился. Дряхлой головой Он наклонялся до земли; И слезы медленно текли По сморщенным его щекам, Текли по трепетным губам На руки, сжатые крестом. Таилась в голосе глухом Полуживого старика Непобежденная тоска… Тот голос… много зол и мук Смягчили прежний, гордый звук… И после многих тайных битв, И после многих горьких слез Слова смиренные молитв Он, изнывая, произнес. Бывало, пламенная речь Звенела, как булатный меч, Гремела, как набат, когда Во дни покорности, стыда Упругой меди тяжкий рев В народе будит ярый гнев И мчатся граждане толпой На грозный, на последний бой. Теперь же — с бледных губ — едва, Беззвучно падают слова, Как поздней осенью с вершин Нагих и трепетных осин На землю грустной чередой Ложится листьев легкий рой.

II

И встал старик… Кончался день; Темнела даль; густела тень; И вот настал волшебный миг, Когда прозрачен, чист и тих Вечерний воздух… ночь близка… Заря пылает… облака Блестят и тают… спит река… И смутный говор мелких волн Невыразимой

неги полн — И так торжественны леса, Так бесконечны небеса…

III

И долго — бледный, как мертвец, Стоял пустынник… наконец, Он вышел медленно на свет. И словно дружеский привет, Знакомый, любящий, родной, В вершине липы молодой Внезапно перелетный шум Промчался… Сумрачен, угрюм, Стоял старик… но так светло Струилась речка… так тепло Коснулся мягкий ветерок Его волос… и так глубок И звучно тих и золотист Был пышный лес… и каждый лист Сверкал так радостно, что вдруг В безумце замер злой недуг — И озарилися слегка Немые губы старика Под длинной белой бородой Улыбкой грустной, но живой.

IV

Но вот раздался шум шагов… И быстро вышел из кустов Нежданный гость. Он иногда С отшельником — по вечерам — Сходился в прежние года… Его задумчивым речам Он с детской жадностью внимал… С тех пор он вырос — возмужал — И начал жить… Прошли, как сон, За днями дни — за годом год… Завяла жизнь… И вспомнил он Те встречи — молодость — и вот Стоит он с пасмурным лицом Пред изумленным стариком.

V

И назвал он себя… Узнал Его пустынник… быстро встал. Дал гостю руку… Та рука Дрожала… Голос старика Погас… Но странник молодой Поник печально головой, Пожал болезненно плечом И тихо вздрогнул… и потом Взглянул медлительно кругом. И говорили взоры те О безотрадной пустоте Души, погибшей, как и все: Во всей, как водится, красе.

VI

Но понемногу в разговор Они вступили… Между тем Настала ночь. Высокий бор И спит и шепчет. Чуток — нем Холодный мрак… окружена Туманом дымчатым луна… Старик — поникнув на ладонь — Сидел угрюмый, без речей… Лишь иногда сверкал огонь Из-под густых его бровей… Казалось, он негодовал… Он так презрительно молчал… И не сходила до конца С его печального лица Усмешка злая… Говорил Пришлец о том, как он любил, И как страдал, и как давно Ему томиться суждено… И как он пал… Такой рассказ Слыхали многие не раз — И сожалели… нет — едва ль! Не новость на земле печаль. «Старик, и я, — так кончил он Рассказ, — ты видишь, побежден. Как воды малого ручья, Иссякла молодость моя… Меня сгубил бесплодный жар Упорных, мелочных страстей… Беспечности (завидный дар!) Не раз в тоске души моей Просил я… но коварный бог Пытливый дух во мне зажег — А силы… силы не дал он. Твой взор я понял… я смешон; К чему волнуюсь я теперь? За мной навек закрыта дверь. В тот пестрый, равнодушный мир Возврата нет… Так пусть же там Кипит всё тот же наглый пир, Всё тем же молятся богам, И, кровью праведной хмельна, Неправда царствует одна. Что мне до них! Большой ценой Купил я право никогда Не вспоминать о жизни той. Но я люблю — любил всегда Ночного неба мирный блеск И темных волн ленивый плеск, Люблю я вечер золотой, Лесов задумчивый покой И легкий рой румяных туч, Луны стыдливый, первый луч, И первый ропот соловья, И тишину полей… О! я Готов остаться навсегда С тобою здесь…»

Старик

В твои года Любил я накануне битв Слова задумчивых молитв, Любил рассказы стариков О том как били мы врагов; Любил торжественный покой Заснувшей рати… За луной Уходят звезды… вот — восток Алеет… легкий ветерок Играет клочьями знамен… Как птица спугнутая ^* , сон Слетел с полей… седой туман Клубится тяжко над рекой. Грохочет глухо барабан — Раздался выстрел вестовой — Проворно строятся полки — В кустах рассыпались стрелки… И сходят медленно с холмов Ряды волнистые врагов. Любил я блеск и стук мечей, И лица гордые вождей. И дружный топот лошадей, Когда, волнуясь и гремя, Сверкала конница в дыму, Визжали ядра… Полно! Я Старик. Но — помню — как тюрьму, Я ненавидел города; И надышаться в те года Не мог я воздухом лесов, И был я силен и суров, И горделив — и, сколько мог, Я сердце вольное берег.

Молодой человек

Дивлюсь я, слушая тебя. Как? Неужели ж помнишь ты Тревоги молодости?

Старик

Я Всё помню.

Молодой человек

Детские мечты? Восторги пламенные?

Старик

Да. Ребенок искренний, тогда Я был глупей тебя — глупей… Я не шутил душой моей… И всё, над чем смеешься ты Так величаво, те «мечты» В меня вросли так глубоко, Что мне забыть их нелегко. Но ты, бесстрастный человек, Ты успокоился навек.

Молодой человек

Кто? Я спокоен? Боже мой! Я гибну в медленном огне… Да ты смеешься надо мной, Старик!

Старик

О нет! По грустно мне. Кичливой ревностью горя, Расправив гордо паруса, Давно ль в далекие моря Под неродные небеса Помчался ты? И что ж? о срам! Едва дохнула по волнам Гроза — к родимым берегам, Проворен, жалок, одинок, Бежит испуганный челнок. В разгаре юношеских сил Ты, как старик, и вял и хил… Но боже! разве никогда Не знал ты жажду мыслей, дел, Тоску глубокого стыда, И не рыдал и не бледнел? Любил ли ты кого-нибудь? Иль никогда немая грудь, Блаженства горького полна, Не трепетала, как струна?

Молодой человек

А ты любил? И вдруг старик Умолк — и медленно лицом На руки дряхлые поник. Когда же голову потом Он поднял — взор его потух… Он бледен был, как будто дух Тревожный, плачущий, немой Промчался над его душой. «Я сознаюсь, — так начал он, — Твой неожиданный приход Меня смутил. Я потрясен. Я

ждал тебя так долго… вот Ты появился, наконец, Печальным гостем предо мной… Как сына слушает отец, Тебя я слушал… И тоской Внезапно стал томиться я… И странно! прежняя моя Любовь — и всё, что так давно В моей груди схоронено, Воскресло вдруг… пробуждены Живые звуки старины, И тени милые толпой Несутся тихо надо мной. Я знаю: стыдно старику Лелеять праздную тоску; И, как осенняя гроза, Бесплодна поздняя слеза… Но близок смерти горький час; Но, может быть, в последний раз Я с человеком говорю, Последним пламенем горю… О жизнь! О юность! О любовь! Любовь мучительная!.. Вновь Хочу — хочу предаться вам, Хотя б на миг один… а там Погасну, вспыхнувши едва… . Ты говоришь: любил ли я? Понятны мне слова твои… Так отвечайте ж за меня, Вы, ночи дивные мои! Не ты ль сияла надо мной, Немая, пышная луна, Когда в саду, в тени густой Я ждал и думал: вот она! И замирал, и каждый звук Ловил, и сердца мерный стук Принять, бывало, был готов За легкий шум ее шагов… И с той поры так много лет Прошло; так много, много бед Я перенес… но до конца — В пустыне, посреди людей — Черты любимого лица Хранил я в памяти моей… Я вижу, вижу пред собой Тот образ светлый, молодой… Воспоминаний жадный рой Теснится в душу… страстно я Им отдаюсь… в них ад и рай… Но ты послушайся меня: До старых лет не доживай. Забуду ль я тот дивный час, Когда, внезапно, в первый раз Смущенный, стал я перед ней? Огнем полуденных лучей Сверкало небо… Под окном, Полузакрытая плющом, Сидела девушка… слегка Пылала смуглая щека, Касаясь мраморной руки… И вдоль зардевшейся щеки На пальцы тонкие волной Ложился локон золотой. И взор задумчивый едва Блуждал… склонялась голова… Тревожной, страстной тишиной Дышали томные черты… Нет! ты не видывал такой Неотразимой красоты! Я с ней сошелся… Я молчу… Я не могу, я не хочу Болтать о том, как я тогда Был счастлив… Знай же — никогда, Пока я не расстался с ней, Не ведал я спокойных дней… Но страсть узнал я, злую страсть… Узнал томительную власть Души надменной, молодой Над пылкой, преданной душой. Обнявшись дружно, целый год Стремились жадно мы вперед, Как облака перед грозой… Не признавали мы преград — И даже к радости былой Не возвращались мы назад… Нет! торжествуя без конца, Мы сами жгли любовь и жизнь — И наши гордые сердца Не знали робких укоризн… Но всё ж я был ее рабом — Ее щитом, ее мечом… Ее рабом я был! Она Была свободна, как волна. И мне казалось, что меня Она не любит… О, как я Тогда страдал! Но вот идем Мы летним вечером — вдвоем Среди темнеющих полей… Идем мы… Клики журавлей Внезапно падают с небес — И рдеет и трепещет лес… Мне так отрадно… так легко… Я счастлив… счастлив я вполне… И так блаженно-глубоко Вздыхает грудь… И нет во мне Сомнений… оба мы полны Такой стыдливой тишины! Но дух ее был смел и жив И беспокойно горделив; Взойдет, бывало, в древний храм И, наклонясь к немым плитам, Так страстно плачет… а потом Перед распятым божеством Надменно встанет — и тогда Ее глаза таким огнем Горят, как будто никогда Их луч, и гордый и живой, Не отуманился слезой. Ах! Та любовь, и страсть, и жар, И светлой мысли дивный дар, И красота — и всё, что я Так обожал, — исчезло всё… Безмолвно приняла земля Дитя погибшее свое… И ясен был спокойный лик Великой матери людей ^* — И безответно замер крик Души растерзанной моей… Кругом — пленительна, пышна, Сияла ранняя весна, Лучом играя золотым Над прахом милым и немым. В восторгах пламенной борьбы Ее застал последний час… И без рыданий, без мольбы Свободный дух ее погас… А я! не умер я тогда! Мне были долгие года Судьбой лукавой суждены… Сменили тягостные сны Тот первый, незабвенный сон… Как и другие, пощажен Я не был… дожил до седин… И вот живу теперь один… Молюсь…»

Молодой человек

Как ты, любил и я… Но не могу я рассказать, Как ты, любовь свою… Меня Ты не захочешь понимать… Бывало, в мирный час, когда Над бледным месяцем звезда Заблещет в ясной вышине, И в безмятежной тишине Журчит и плещет водопад, И тихо спит широкий сад, И в наклоненных берегах Дремотно нежится река, — Сижу я с ней… в моих руках Лежит любимая рука, — И легкий трепет наших рук, И нежной речи слабый звук, Ее доверчивый покой, И долгий взгляд, и вздох немой — Всё говорит мне: ты любим И что ж! мучительно томим Тоской безумной, я молчу… Иль головой к ее плечу Я наклонюсь… и горячо На обнаженное плечо Неистощимой чередой Слеза струится за слезой… О чем, скажи мне, плакал я? Нет! жизнь отравлена моя! Едва желанное вино К моим губам поднесено — И сам я, сам, махнув рукой, Роняю кубок дорогой. Когда ж настал прощальный миг — Я был и сумрачен и тих… Она рыдала… видит бог: Я сам тогда понять не мог: Зачем я расставался с ней… Молчал я… в сердце стыла кровь Молчал я… но в душе моей Была не жалость, а любовь. Старик, поверь — я б не желал Прожить опять подобный час… Я беспощадно разрывал Всё, всё, что связывало нас… Ее, себя терзал я… но Мне было стыдно и смешно. Что столько лет я жил шутя, Любил забывчивый покой И забавлялся, как дитя, Своей причудливой мечтой… Я с ней расстался навсегда — Бежал, не знаю сам куда… Следы горячих, горьких слез Я на губах моих унес… Я помнил всё: печальный взор И недоконченный укор… Но всё ж на волю, на простор, И содрогаясь, и спеша, Рвалась безумная душа. И для чего? Но я тогда Не знал людей… Так иногда В степи широкой скачешь ты И топчешь весело цветы, И мчишься с радостной тоской, Как будто там, в дали немой, Где, ярким пламенем горя, Сверкает пышная заря, Где тучки светлые легли Легко — на самый край земли.— Как будто там найдешь ты всё, Чем сердце страстное твое Так безотчетно, так давно, Так безвозвратно пленено… И ты примчался… Степь кругом Всё так же спит ленивым сном… Томя нетерпеливый взгляд, Несется тучек длинный ряд, Лепечет желтая трава Всё те же смутные слова… 465 И та же на сердце печаль, И так же пламенная даль Куда-то манит… и назад Поедешь, сам себе не рад. Но ты задумался?