Том 1. Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

1840-е годы

«Ты меня поняла не вполне…»

Ты меня поняла не вполне, И хоть сердце открылось. . . . . . . . . О, как хочется мне передать . . . . . . . . О, узнай же, как горестен я . . . . . . . . Мы друг друга никак не поймем . . . . . . . . Никогда мы себя не поймем? . . . . . . . . И души увядающий май Ты пойми иль душой отгадай . . . . . . . . О, узнай мое горе, узнай! И душою меня отгадай.

Лето 1856

«Что за время, что за нравы!..»

Что за время, что за нравы! Где вы, Генуи сыны! По руинам Балаклавы Ходят

красные штаны!

Лето 1856

«Как вчера хорош у моря…»

Как вчера хорош у моря Был наш русский самовар, Шли мы долго вместе, споря, Между саклями татар.

Лето 1856

«О, не страшись несбыточной измены…»

О, не страшись несбыточной измены И не кляни грядущего, мой друг, Любовь души не знает перемены, Моя душа любить не будет двух… . . . . . . . . . . И если я . . . . .отчизной . . . . .отдам остаток сил, Не говори про друга с укоризной: «Он для другой обетам изменил». . . . . . . . . . . Быть может, грусть, страдания и годы . . . . . . . .вид. Быть может, вихрь житейской непогоды Меня с тобой надолго разлучит. . . . . . . . . . . . . . . . . . .не прокляну. Я сквозь земной увижу оболочки Твоей души бессмертную весну.

Осень 1856

«Закревский так сказал пожарным…»

Закревский так сказал пожарным: «Пойдем, ребята, напролом! На крыше, в свете лучезарном, Я вижу Беринга, сидящего орлом!»

Осень 1856

«Причину моего смятенья и испуга…»

Причину моего смятенья и испуга Узнать желаешь ты, невинная подруга Моих девичьих игр; послушай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ложились на спину участники их игр, Ласкаясь, пестрый барс и полосатый тигр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .с румяными устами. Лев морщится . . . . . . . . . . . . . . . . .душистый Из фиговых ветвей венок широколистый Мне жрица подала, и [пьяная] тогда, Волненье подавив последнего стыда И взор отворотив . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И трепетной рукой касаясь пьедестала, Могучую красу я бога увенчала.

Осень 1856

«И на крыльце по вечерам…»

И на крыльце по вечерам, Внимая тихим разговорам, Лягушек слушать дружный гам, Вдали звенящий слитым хором.

1857 (?)

«Друзья, вы совершенно правы…»

Друзья, вы совершенно правы, Сойтися трудно вам со мной, Я чту отеческие нравы, Я патриот, друзья, квасной! На Русь взирая русским оком, А не насквозь ей чуждых присм, Храню в сознании глубоком Я свой квасной патриотисм. Вы высшим преданы заботам, Меня, который не за вас, Квасным зовете патриотом, Пусть будет так и в добрый час! Хоть вам со мной стезя иная, Но лишь одно замечу я: Меня отсталым называя, Вы ошибаетесь, друзья! Нет, я не враг всего, что ново, Я также с веком шел вперед. Блюсти законов Годунова Квасной не хочет патриот. Конца семейного разрыва, Слиянья всех в один народ, Всего, что в жизни русской живо, Квасной хотел бы патриот.

* * *

Уж так и быть, признаюсь в этом, Я патриот, друзья, квасной: Моя душа летит приветом Навстречу вьюге снеговой. Люблю я тройку удалую И свист саней на всем бегу, Гремушки, кованую сбрую И золоченую дугу. Люблю тот край, где зимы долги, Но где весна так молода, Где вниз по матушке по Волге Идут бурлацкие суда. Люблю

пустынные дубравы, Колоколов призывный гул И нашей песни величавой Тоску, свободу и разгул. Она, как Волга, отражает Родные степи и леса, Стесненья мелкого не знает, Длинна, как девичья коса. Как синий вал, звучит глубоко, Как белый лебедь, хороша, И с ней уносится далеко Моя славянская душа. Люблю Москву, наш гор[од] ц[арский], Люблю наш Киев, столь[ный] гр[ад], Кафта[н] . . . . .боярский . . . . . . . . . . Я, признаюсь, беды не вижу Ни от усов, ни от бород. Одно лишь зло я ненавижу, — Квасной, квасной я патриот! Идя вперед родной дорогой, Вперед идти жел[аю] всем, Служу цар[ю] . . . . . . . . . . . . . . . Иным вы преданы заботам. Того, кто к родине влеком, Квасным зовете патриотом, Движенья всякого врагом. Нет, он не враг всего, что ново, Он вместе с веком шел вперед, Блюсти законов Годунова Квасной не хочет патриот. Нет, он успеха не поносит И, честью русской дорожа, O возвращении не просит Ни языков, ни правежа. Исполнен к подлости враждою, Не хочет царск[их] он шутов, Ни, нам завещанных ордою, Застенков, пыток и кнутов. В заблудш[ем] видя человека, Не хочет он теперь опять Казнить тюрьмой Максима Грека, Костры скуфьями раздувать. Но к братьям он горит любовью, Он полн к насилию вражды, Грустит о том, что русской кровью Жиреют немцы и жиды. Да, он грустит во дни невзгоды, Родному голосу внемля, Что на два разные народа Распалась русская земля. Конца семейного разрыва, Слиянья всех в один народ, Всего, что в жизни русской живо, Квасной хотел бы патриот.

1857–1858 (?)

«Святой отец, постой: тебе утру я нос…»

Барон

Святой отец, постой: тебе утру я нос, Хотя б меня за то сослали и в Милос.

Папа

Не хочешь ли, барон, ты выпрыгнуть в оконце? Пожалуй, подостлать велю тебе суконце!

Барон

Не прыгну ни за что! Не прыгну за мильон!

Папа

(в сторону)

Мне кажется, меня в досаду вводит он!

Барон

(в сторону)

Придет пора — и он, не знающий, что брак, Румянцем от стыда покроется, как рак!

(Уходит.)

1866

«В дни златые вашего царенья…»

В дни златые вашего царенья, В дни, когда любящею рукой Вы вели младые поколенья, О созданья юности мирской, Как иначе все тогда являлось. . . . . . . . . . . И твои цветами, о Киприда, Украшались алтари. . . . . . . . . . . Гелиос в величии спокойном Колесницей правил золотой. . . . . . . . . . . Благородил вымыслом природу, Прижимал к груди ее поэт, И во всем . . . . .народу Божества являлся след!

Октябрь 1867

«Желтобрюхого Гаврила…»

Желтобрюхого Гаврила Обливали молоком, А Маланья говорила: «Он мне вовсе незнаком!»

9 декабря 1868

«О, будь же мене голосист…»

О, будь же мене голосист, Но боле сам с собой согласен… . . . . . . . . . . . . . . . Стяжал себе двойной венец: Литературный и цензурный.

Декабрь 1868