Как хижина твоя бела!С тобой я подружился!Рука морей нас поднялаНа высоту, чтоб разум закружился.Иной открыт пред нами выдел.И, пьяный тем, что я увидел,Я господу ночей готов сказать:«Братишка»,И Млечный ПутьПогладить по головке.Былое – как прочитанная книжка,И в море мне шумит братва,Шумит морскими голосами,И в небесах блестит братва,Детей лукавыми глазами.Скажи, ужели святотатствоСомкнуть, что есть, в земное братство?И, открывая умные объятья,Воскликнуть: звезды – братья! горы – братья! боги – братья!Сапожники! Гордо сияющийВесь Млечный Путь –Обуви дерзкой дратва.Люди и звезды – братва!Люди! дальше окопК силе небесной проложим.Старые горести, стоп!Мы быть крылатыми можем.Я, человечество, мне научуБлижние солнца честь отдавать!Ась, два, – рявкая солнцам сурово,Солнце! дай ножку!Солнце! дай ножку.И чокаясь с созвездьем Девы,И
полночи глубокой завсегдатай,У шума вод беру напевы,Напевы слова и раскаты.Года прошедшие, где вы?В земле нечитаемых книг!И пело созвездие Девы –Будь воин как раньше велик!Мы слышим в шуме дальних весел,Что ужас радостен и весел,Что он у серой жизни вычетИ с детской радостью граничит. Загар лица как ветер смугол, Синел морской рубашки угол. Откуда вы, моряк?Где моря широкий уступВ широкую бездну провалится,Как будто казнен ЛизогубИ где-то невеста печалится.И годы носятся вдалиУж покорены небесами.Так головы казненные АлиШептали мертвыми устами,Ему, любимцу и пророку,Слова упорные «ты Бог»И медленно скользили по мечуИ умирали в пыли ног,Как тихой смерти вечеря,Когда рыдать и грезить нечего.
Где море бьется диким неуком,Ломая разума дела,Ему рыдать и грезить не о ком,Оно, чужие удилаСоленой пеной покрывая,Грызет узду людей езды,Ломает умные труды.Так девушка времен Мамая,Свои глаза большой водыС укором к небу подымая,Вдруг спросит нараспев отца,Зачем изволит гневаться?Ужель она тому причина,Что меч жестокий в ножны сует,А гневная морщинаЕго лицо сурово полосует?Лик пересекши пополам,Согнав улыбку точно хлам.Пусть голос прочь бежит, хоть нет у гласа ног,Но разум – громкой ссоры пасынок.И не виновна русская красавица,Когда татарину понравится,Когда с отвагой боевойЗвенит об месяц тетивой.«Ты знаешь, как силен татарин,Могучий вырванным копьем!Во ржи мы спрятались, а после прибежали,Сокрыты спеющим жнивьем.И темно-синие цветыШептали нам то «вы», то «ты».И смотрит точно Богородица,Как написал ее пустынник,Когда свеча над воском таетИ одуванчик зацветаетВ ее глазах нездешне синих.И гнев сурового растает,И морщины глубокие расходятся,И вновь морские облакаДорогой служат голубка.И девушкой татарского полонаСмотрело море во время оно.
Идут священные рассказыО том, что было и что будет.Здесь были все: башкир чумазыйИ темные востока люди.Как стерегла судьба суровоПути удалого ловца,А он, о ней не беспокоясь,Стоял, пищаль свою за поясС беспечной удалью засунув,Среди таинственных бурунов,И в самом вызове степенный,Стоял, венком покрытый пены.А на корме широкой палубыЛишь ветер пел ночные жалобы.А люди, те знали их…
Внимательно читаю весенние мысли бога на узоре пестрых ног жабы.Гомера дрожание после великой войны, точно стакан задрожал от телеги.<Уота Уитмана> неандертальский череп с вогнутым лбом.И говорю: всё это было! всё это меньше меня!
Э-э! ы-ым, – весь в потуПонукает вола серорогого,И ныряет соха выдрой в топкое логово.Весенний кисель жевали и ели зубы сохи деревянные.Бык гордился дородною складкой на шееИ могучим холмом на шее могучей,Чтобы пленять им коров.И рога перенял у юного месяца,Когда тот блестит над темным вечерним холмом.Другой отдыхал,Черно-синий, с холмом на шее, с горбом,Стоял он, вор черно-синей тени от дерева, с нею сливаясь.Жабы усердно молились, работая в белые пузыри,Точно трубачи в рога,Надув ушей перепонки, выдув белые шары.Толстый священник сидел впереди,Глаза золотые навыкате,И книгу погоды читал.Черепахи вытягивали шеи, точно удивленные,Точно чем-то в этом мире изумленные, протянутые к тайне.Весенних запахов и ветров пулеметВ нахмуренные лбы и ноздриСтучал проворно ту-ту-ту,Ноздри пленяя пулями красоты обоняния.Цветы вели бои, воздушные бои пыльцой,Сражались пальбою пушечных запахов,Билися битвами запахов,Кто медовее – будет тот победитель.И давали уроки другой войныИ запахов весенний пулемет,И вечер, точно первосвященник зари.Битвами запаха бились цветы,Летели душистые пули.И было согласное и могучее пение жабВ честь ясной погоды.Люди, учитесь новой войне,Где выстрелы сладкого воздуха,Окопы из брачных цветов,Медового неба стрельба, боевые приказы.И вздымались молитвенниками,Богослужебными книгами пузыриУ квакавших громко лягушек,Как всегда вечерами кричавших,Набожных тихой погоде.
Где запахом поют небесные вонилья,В вонесах диких трав,Летурная негура,Лилица синих птиц,В плену узорных зорь,Где кровь и синь и кров и снег.Божественная ляпаЦарапает крыломУтес широкий неба,Ка ветра, Эль зари,Вэ синих глаз, виель крылаВ лиелях белого цветога –И зорианно умирает.А негистель нежурно смотритНа парус солнцеока голубого.Ляпун
с виелью синеглазойНа небо удаляется.Лизунья синих медов,Ляпунья ляпает божественным крылом,Слепой красавицы глазамиИ, близоруко-голубая,В узоре синих точекБожественными солнцами сверкает в небе.И ветер волит, ловит приколотьЕе к груди как радость точек,Как шелковый листочек.А ты щекочешь усиком траву –И зорианно умираешьВ лиелях белого летога.О, дочерь летес!
1921
«Ра, видящий очи свои в ржавой и красной болотной воде…»*
Ра, видящий очи свои в ржавой и красной болотной воде,Созерцающий свой сон и себяВ мышонке, тихо ворующем болотный злак,В молодом лягушонке, надувшем белые пузыри в знак мужества,В траве зеленой, порезавшей красным почерком стан у девушки, согнутой с серпом,Собиравшей осоку для топлива и дома,В струях рыб, волнующих травы, пускающих кверху пузырьки,Окруженный Волгой глаз,Ра, продолженный в тысяче зверей и растений,Ра, дерево с живыми, бегающими и думающими листами, испускающими шорохи, стоны.Волга глаз,Тысячи очей смотрят на него, тысячи зир и зин.И Разин,Мывший ноги,Поднял голову и долго смотрел на Ра,Так что тугая шея покраснела узкой чертой.
Темно-зеленые, золотоокие всюду сады,Сады Энзели.Это растут портахалы,Это нарынчиЗолотою росою осыпалиЧерные ветки и сучья.Хинное деревоС корой голубойПокрыто улитками.А в Баку нет нарынчей.Есть остров Наргинь,Отчего стала противноюРыба морская, белуга или сомы.О сумасшедших водолазахЯ помню рассказыПод небом испуганных глаз.Тихо. Темно.Синее небо.Цыганское солнышко всходит,Сияя на небе молочном.Бочонок джи-джиПронес армянин,Кем-то нанят.Братва, обнимаясь, горланит:«Свадьбу новую справляетОн, веселый и хмельной.Свадьбу новую справляетОн, веселый и хмельной».Так до утра.Пения молкнут раскаты.– Слушай, годок, «Троцкий» пришел.«Троцкого» слышен гудок.Утро. Спали, храпели.А берега волны бились и пели.Утро. Ворона летитИ курским соловьемС вершины портахалаПоет родной России «Ка»,Вся надрываясь хриплою грудью.На родине, на севере ееЗовут каргою.Я помню, дикий калмыкВолжской степиМне с сердцем говорил:«Давай такие деньги,Чтоб была на них карга».Ноги, усталые в Харькове,Покрытые ранами Баку,Высмеянные уличными детьми и девицами,Вымыть в зеленых водах Ирана,В каменных водоемах,Где плавают красные до огняЗолотые рыбы и отразились плодовые деревьяРучным бесконечным стадом.Отрубить в ущелье ЗоргамаТемные волосы Харькова,Дона и Баку,Темные вольные волосы,Полные мысли и воли.
Я видел юношу – пророка,Припавшего к стеклянным волосам лесного водопада,Где старые мшистые деревья стояли в сумраке важно, как старики,И перебирали на руках четки ползучих растений.Стеклянной пуповиной летела в пропасть цепьСтеклянных матерей и дочерейРождения водопада, где мать воды и дети менялися местами.Внизу река шумела.Деревья заполняли свечами своих ветокПустой объем ущелья, и азбукой столетий толпилися утесы.А камни-великаны, как плечи лесной девыПод белою волной,Что за морем искал священник наготы.Он Разиным поклялся быть напротив.Ужели снова бросит в море княжну? Противо-Разин грезит.Нет! Нет! Свидетели высокие деревья!Студеною волною покрыв себяИ холода живого узнав язык и разум,Другого мира ледяную красу тела,Наш юноша поет:«С русалкою Зоргама обрученНавеки я,Волну очеловечив.Тот сделал волной деву».Деревья шептали речи столетий.
Снова мы первые дни человечества!Адам за АдамомПроходят толпойНа праздник БайрамаСловесной игрой.В лесах золотыхЗаратустры,Где зелень лесов златоуста!Это был первый день месяца Ая.Уснувшую речь не забыли мыВ стране, где название месяца – АйИ полночью Ай тихо светит с небес.Два слова, два Ая,Два голубя билисьВ окошко общей таинственной были…Алое падает, алоеНа древках с высоты.Мощный труд проходит, балуяШагом взмах своей пяты.Трубачи идут в поход,Трубят трубам в рыжий рот.Городские очи радуяЗолотым письмом полотен,То подымаясь, то падая,Труд проходит беззаботен.Трубач, обвитый змеемИзогнутого рога!Веселым чародеямШирокая дорога!Несут виденье алоеВдоль улицы знамёнщики.Воспряньте, все усталые!Долой, труда погонщики!Это день мирового Байрама.Поодаль, как будто у русской свободы на паперти,Ревнивой темницею заперты,Строгие, грустные девы ислама.Черною чадрой закутаны,Освободителя ждут они.Кардаш, ружье на изготовкуРуками взяв, несется вскачь,За ним летят на джигитовкуЕго товарищи удач.Их смуглые лица окутаны в шали,А груди в высокой броне из зарядов,Упрямые кони устало дышалиРазбойничьей прелестью горных отрядов.Он скачет по роще, по камням и грязям,Сквозь ветер, сквозь чащу, упорный скакун,И ловкий наездник то падает наземь,То вновь вверх седла – изваянья чугун.Так смуглые воины древних кочевийПо-братски несутся, держась за нагайку,Под низкими сводами темных деревьев,Под рокот ружейный и гром балалайки.
