Том 3. Поэмы 1828-1834

Лермонтов Михаил Юрьевич

24

Всё жарче бой; главы валятся Под взмахом княжеской руки; Спасая дни свои, теснятся, Бегут в расстройстве казаки! Как злые духи, горцы мчатся С победным воем им вослед, И никому пощады нет! Но что ж? победа изменила! Раздался вдруг нежданый гром, Всё в дыме скрылося густом; И пред глазами Измаила На землю с бешеных коней Кровавой грудою костей Свалился ряд его друзей. Как град посыпалась картеча; Пальбу услышав издалеча, Направя синие штыки, Спешат ширванские полки. Навстречу гибельному строю Один, с отчаянной душою, Хотел пуститься Измаил; Но за повод коня

схватил Черкес, и в горы за собою, Как ни противился седок, Коня могучего увлек. И ни малейшего движенья Среди всеобщего смятенья Не упустил младой Селим; Он бегство князя примечает! Удар судьбы благословляет, И быстро следует за ним. Не стыд, — но горькая досада Героя медленно грызет: Жизнь побежденным не награда! Он на друзей не кинул взгляда, И, мнится, их не узнает.

25

Чем реже нас балует счастье, Тем слаще предаваться нам Предположеньям и мечтам. Родится ль тайное пристрастье К другому миру, хоть и там Судьбы приметно самовластье, Мы всё свободнее дарим Ему надежды и желанья; И украшаем, какхотим, Свои воздушные созданья! Когда забота и печаль Покой душевный возмущают, Мы забываем свет, и вдаль Душа и мысли улетают, И ловят сны, в которых нет Следов и теней прежних лет. Но ум, сомненьем охлажденный И спорить с роком приученный, Не усладить, не позабыть Свои страдания желает; И если иногда мечтает, То он мечтает победить! И, зная собственную силу, Пока не сбросит прах в могилу. Он не оставит гордых дум… Такой непобедимый ум Природой дан был Измаилу!

26

Он ранен, кровь его течет; А он не чувствует, не слышит; В опасный путь его несет Ретивый конь, храпит и пышет! Один Селим не отстает. За гриву ухватясь руками, Едва сидит он на седле; Боязни бледность на челе; Он очи полные слезами Порой кидает на того, Кто всё на свете для него, Кому надежду жизни милой Готов он в жертву принести, И чье последнее «прости» Его бы с жизнью разлучило! Будь перед миром он злодей, Что для любви слова людей? Что ей небес определенье? Нет! охладить любовь гоненье Еще ни разу не могло; Она сама свое добро и зло!

27

Умолк докучный крик погони; Дымясь и в пене скачут кони Между провалом и горой, Кремнистой, тесною тропой; Они дорогу знают сами И презирают седока, И бесполезная рука Уж не владеет поводами. Направо темные кусты Висят, за шапки задевая, И с неприступной высоты На новых путников взирая; Чернеет серна молодая; Налево — пропасть; по краям Ряд красных камней, здесь и там Всегда обрушиться готовый. Никем неведомый поток Внизу, свиреп и одинок, Как тигр Америки суровой, Бежит гремучею волной; То блещет бахромой перловой, То изумрудною каймой; Как две семьи — враждебный гений, Два гребня разделяет он. Вдали на синий небосклон Нагих, бесплодных гор ступени Ведут желание и взгляд Сквозь облака, которых тени По ним мелькают и спешат; Сменяя в зависти друг друга, Они бегут вперед, назад, И мнится, что под солнцем юга В них страсти южные кипят!

28

Уж полдень. Измаил слабеет; Пылает солнце высоко, Но есть надежда! дым синеет, Родной аул недалеко… Там, где, кустарником покрыты, Встают красивые граниты Каким-то пасмурным венцом, Есть поворот и путь, прорытый Арбы

скрипучим колесом. Оттуда кровы земляные, Мечеть, белеющий забор, Аргуны воды голубые, Как под ногами, встретит взор! Достигнут поворот желанный; Вот и венец горы туманной; Вот слышен речки рев глухой; И белый конь сильней рванулся… Но вдруг переднею ногой Он оступился, спотыкнулся, И на скаку, между камней, Упал всей тягостью своей.

29

И всадник, кровью истекая, Лежал без чувства на земле; В устах недвижность гробовая, И бледностьмуки на челе; Казалось, час его кончины Ждал знак условный в небесах, Чтобы слететь, и в миг единый Из человека сделать — прах! Ужель степная лишь могила Ничтожный в мире будет след Того, чье сердце столько лет Мысль о ничтожестве томила? Нет! нет! ведь здесь еще Селим… Склонясь в отчаяньи над ним, Как в бурю ива молодая Над падшим гнется алтарем, Снимал он панцырь и шелом; Но сердце к сердцу прижимая, Не слышит жизни ни в одном! И если б страшное мгновенье Все мысли не убило в нем, Судиться стал бы он с творцом И проклинал бы провиденье !..

30

Встает, глядит кругом Селим: Всё неподвижно перед ним! Зовет: — и тучка дождевая Летит на зов его одна, По ветру крылья простирая, Как смерть, темна и холодна. Вот, наконец, сырым покровом Одела путников она, И юноша в испуге новом! Прижавшись к Другу с быстротой: «О, пощади его !..Постой! — Воскликнул он, — я вижу ясно, Что ты пришла меня лишить Того, кого люблю так страстно, Кого слабей нельзя любить! Ступай! Ищи других по свету… Все жертвы бога твоего !.. Ужельменя несчастней нету? И нет виновнее его?»

31

Меж тем, подобно дымной тени, Хотя не понял он молений, Угрюмый облак пролетел. Когда ж Селим взглянуть посмел, Он был далеко! Освеженный Его прохладою мгновенной, Очнулся бледный Измаил, Вздохнул, потом глаза открыл. Он слаб: другую ищет руку Его дрожащая рука; И, каждому внимая звуку, Он пьет дыханье ветерка, И всё, что близко, отдаленно, Пред ним яснеет постепенно… Где ж друг последний? Где Селим? Глядит! — и что же перед ним? Глядит — уста оледенели, И мысли зреньем овладели… Не мог бы описать подобный миг Ни ангельский, ни демонский язык!

32

Селим… и кто теперь не отгадает? На нем мохнатой шапки больше нет, Раскрылась грудь; на шелковый бешмет Волна кудрей, чернея, ниспадает, В печали женщин лучший их убор! Молитва стихла на устах !..а взор… О небо! небо! Есть ли в кущах рая Глаза, где слезы, робость и печаль Оставить страшно, уничтожить жаль? Скажи мне, есть ли Зара молодая Меж дев твоих? и плачет ли она, И любит ли? но понял я молчанье! Не встретить мне подобное созданье; На небе неуместно подражанье, А Зара на земле была одна…

33

Узнал, узнал он образ позабытый Среди душевных бурь и бурь войны; Поцеловал он нежные ланиты — И краски жизни им возвращены. Она чело на грудь ему склонила, Смущают Зару ласки Измаила, Но сердцу как ума не соблазнить? И как любви стыда не победить? Их речи — пламень! вечная пустыня Восторгом и блаженством их полна. Любовь для неба и земли святыня, И только для людей порок она! Во всей природе дышит сладострастье; И только люди покупают счастье!