Том 3. Произведения 1852-1856 гг

Толстой Лев Николаевич

II.

Молодаго человка звали Сережей Ивинымъ. Онъ былъ прекрасный мальчикъ, съ душой юной, неотуманенной еще позднимъ сознаніемъ ошибокъ, сдланныхъ въ жизни; слдовательно, съ свтлыми мечтами и благородными побужденіями. Окончивъ курсъ въ Училищ...... совершеннымъ ребенкомъ душою и тломъ, онъ пріхалъ въ Москву къ своей матери – милйшей женщин стараго вка и любившей его такъ, какъ можетъ любить мать единственнаго сына, которымъ гордится.

Пріхавъ въ Москву, онъ какъ-то невольно и незамтно для самаго себя очутился какъ дома въ добродушномъ и – ежели можно такъ сказать – фамильномъ московскомъ свт, въ который люди съ извстнымъ рожденіемъ, несмотря на ихъ внутреннія качества, принимаются во всхъ отношеніяхъ какъ свои и родные; въ особенности-же – доврчиво и радушно, когда они, какъ Ивинъ, не имютъ еще для этаго свта неизвстнаго прошедшаго. Трудно сказать, было-ли это для него счастіемъ или нтъ; съ одной стороны свтъ доставлялъ ему много истинныхъ наслажденій, a умть наслаждаться въ ту пору молодости, когда каждое отрадное впечатлніе съ силой отзывается въ юной душ и заставляетъ дрожать свжія струны счастія, уже большое благо; съ другой-же стороны свтъ развивалъ въ немъ ту страшную моральную заразу, прививающуюся къ каждой части души, которая называется тщеславіемъ. – Не то свтское тщеславіе, которое никогда не довольно тмъ кружкомъ, въ которомъ оно живетъ, a вчно ищетъ и добивается другаго, въ которомъ ему будетъ тяжело и неловко. Московскій свтъ особенно милъ и пріятенъ тмъ, что онъ друженъ и самостоятеленъ въ своихъ сужденіяхъ;

ежели человкъ разъ принятъ въ немъ, то онъ принятъ взд, обсуженъ всми одинаково, и ему нечего добиваться: живи, какъ хочешь и какъ нравится. Но у Сережи, несмотря на то, что онъ былъ умный и энергическій мальчикъ, было тщеславіе молодости. Смшно сказать, онъ, – лучшій московскій танцоръ, – мечталъ о томъ, какъ-бы ему попасть въ скучную партію – по полтин – Г. О., о томъ, какъ бы ему, невинному и стыдливому какъ двушка, – попасть на скандалезныя вечера Гжи З. и сойдтись на ты съ старымъ, сально-развратнымъ холостякомъ Долговымъ. Прекрасныя мечты любви, дружбы и смшныя планы тщеславія съ одинаковою прелестью неизвстности и силою увлеченія молодости наполняли его воображеніе и какъ-то странно путались въ немъ.

На балахъ ныншней зимы, которые были для него первыми въ жизни, онъ встрчалъ Графиню Ш"oфингъ, которую Князь Корнаковъ, дававшій всмъ прозвища, называлъ почему-то милымъ дебардеромъ. Одинъ разъ онъ танцовалъ противъ нея, глаза его встретились съ простодушно-любопытнымъ взглядомъ Графини, и взглядъ этотъ такъ поразилъ его, доставилъ столько наслажденія, что онъ не могъ понять, какъ прежде не былъ безъ памяти влюбленъ въ нее, и внушилъ, Богъ знаетъ почему, столько страха, что онъ сталъ смотрть на нее какъ на существо необыкновенное, высшее, съ которымъ онъ недостоинъ имть ничего общаго, и поэтому нсколько разъ убгалъ случаевъ быть ей представлену.

Графиня Ш"oфингъ соединяла въ себ вс условія, чтобы внушить любовь, въ особенности такому молодому мальчику, какъ Сереж. Она была необыкновенно хороша и хороша какъ женщина и ребенокъ: прелестные плечи, стройный гибкій станъ, исполненные свободной граціи движенія и совершенно дтское личико, дышащее кротостью и веселіемъ. Кром того, она имла прелесть женщины, стоящей въ глав высшаго свта; a ничто не придаетъ женщин боле прелести, какъ репутація прелестной женщины. – Графиня Ш"oфингъ имла еще очарованіе, общее очень немногимъ, это очарованіе простоты – не простоты, противуположной афектаціи, но той милой наивной простоты, которая такъ рдко встрчается, что составляетъ самую привлекательную оригинальность въ свтской женщин. Всякій вопросъ она длала просто и также отвчала на вс вопросы; въ ея словахъ никогда не замтно было и тни скрытой мысли; она говорила все, что приходило въ ея хорошенькую умную головку, и все выходило чрезвычайно мило. Она была одна изъ тхъ рдкихъ женщинъ, которыхъ вс любятъ, даже т, которые должны бы были завидовать.

И странно, что такая женщина отдала безъ сожалнія свою руку Графу Ш"oфингъ. Но вдь она не могла знать, что кром тхъ сладкихъ любезностей, которые говорилъ ей ея женихъ, существуютъ другія рчи, что кром достоинствъ – отлично танцовать, прекрасно служить и быть любимымъ всми почтенными старушками – достоинства, которыми вполн обладалъ Г. Ш"oфингъ – существуютъ другія достоинства, что кром той приличной мирной свтской жизни, которую устроилъ для нея ея мужъ, существуетъ другая жизнь, въ которой можно найдти любовь и счастіе. Да кром того, надо отдать справедливость Г. Ш"oфингъ, лучше его не было во всхъ отношеніяхъ жениха; даже сама Наталья Аполоновна сказала въ носъ: «c’est un excellent parti, ma ch`ere».¹²¹ Да и чего ей желать еще? вс молодые люди, которыхъ она до сихъ поръ встречала въ свт, такъ похожи на ея Jean и, право, нисколько не лучше его; поэтому влюбиться ей в голову не приходило – она воображала, что любитъ своего мужа, – а жизнь ея сложилась такъ хорошо! она любитъ танцовать и танцуетъ; любитъ нравиться и нравится; любитъ всхъ своихъ хорошихъ знакомыхъ, и ее вс очень любятъ. —

III.

Зачмъ описывать подробности бала? Кто не помнить того страннаго, поразительнаго впечатлнія, которое производили на него: ослпительный свтъ тысячи огней, освщающихъ предметы со всхъ сторонъ и ни съ одной – не кладущихъ тни, блескъ брильянтовъ, глазъ, цвтовъ, бархата, шолку, голыхъ плечъ, кисеи, волосъ, черныхъ фраковъ, блыхъ жилетовъ, атласныхъ башмачковъ, пестрыхъ мундировъ, ливрей; запаха цвтовъ, душковъ женщинъ; звуковъ тысячи шаговъ и голосовъ, заглушаемыхъ завлекательными, вызывающими звуками какихъ-нибудь вальсовъ или полекъ; и безпрерывное сочетаніе и причудливое сочетаніе всхъ этихъ предметовъ? Кто не помнитъ, какъ мало онъ могъ разобрать подробности, какъ вс впечатлнія смшивались, и оставалось только чувство¹²² или веселья, все казалось такъ легко [?], свтло, отрадно, сердце билось такъ сильно, или казалось ужасно тяжело, грустно.

Но чувство, возбуждаемое баломъ, было совершенно различно въ двухъ нашихъ знакомыхъ.

Сережа быль такъ сильно взволнованъ, что замтно было, какъ скоро и сильно билось его сердце подъ блымъ жилетомъ, и что ему отчего-то захватывало дыханіе, когда онъ вслдъ за К[няземъ] Корнаковымъ, пробираясь между разнообразною, движущеюся толпою знакомыхъ и незнакомыхъ гостей, подходилъ къ хозяйк дома. Волненіе его еще усилилось въ то время, когда онъ подходилъ къ большой зал, изъ которой яснй стали долетать звуки вальса.¹²³ Въ зал было и шумне, и свтле, и тсне, и жарче, чмъ въ первой комнат. Онъ отъискивалъ глазами Графиню Шофингъ, ея голубое плать, въ которомъ онъ видлъ ее на прошедшемъ бал. (Впечатлніе это было такъ еще свже въ его воображеніи, что онъ не могъ себ представить ее въ другомъ плать.) Вотъ голубое платье; но это не ея волосы; это какіе-то дурные рыжіе волосы, и какіе плечи и грубыя черты: какъ могъ онъ такъ ошибиться? Вотъ вальсируетъ женщина въ голубомъ; не она ли? Но вотъ вальсирующая пара поровнялась съ нимъ, и какое разочарованіе! Хотя эта женщина очень недурна; но ему она кажется хуже грха смертнаго. Такъ трудно какой бы то ни было красот выдержать сровиеніе съ развившимся въ его воображеніи во всей чудной прелести воспоминанія образомъ его любви. Неужели ея еще нтъ? Какъ скучно, пусто на бал! Какія у всхъ несносныя скучающія лица! И зачмъ, кажется, собрались они вс? Но вотъ кружокъ, отдльный отъ всхъ другихъ; въ немъ очень немного дйствующихъ лицъ; но зато какъ много зрителей, смотрящихъ съ завистью, но не проникающихъ въ него. И странно, почему эти зрители, несмотря на сильнйшее желаніе, не могутъ переступить эту границу, этотъ волшебный кругъ. Сережа пробирается въ середину кружка. Тутъ у него больше знакомыхъ, нкоторые издалека улыбаются ему, другіе подаютъ руки; но кто это въ бломъ плать съ простой зеленой куафюркой на голов стоитъ подл высокаго К[нязя] Корнакова и, закинувъ назадъ русую головку, наивно глядитъ ему въ глаза и говоритъ съ нимъ? Это она! Поэтическій образъ женщины въ голубомъ плать, который съ прошлаго бала не выходилъ изъ его воображенія, мгновенно замняется образомъ, который кажется ему еще прелестне и живе – той-же женщины въ бломъ плать и зеленой куафюрк. Но отчего-же ему вдругъ длается неловко? Онъ не знаетъ хорошенько: держать ли шляпу въ лвой или въ правой рук, съ безпокойствомъ оглядывается вокругъ себя и отъискиваетъ глазами кузину или хорошаго знакомаго, съ которымъ-бы онъ могъ заговорить и скрыть свое смущеніе; но на бду вс окружающіе его лица ему незнакомы, и ему кажется, что въ выраженіи лицъ ихъ написано: «comme le petit Ivine est ridicule!»¹²⁴ Слава Богу, кузина подзываетъ его, и онъ идетъ вальсировать съ ней. – Князь Корнаковъ, напротивъ того, также спокойно, раскланиваясь

знакомымъ мущинамъ¹²⁵ и женщинамъ, проходилъ первыя комнаты, входилъ въ большую залу и присоединялся къ отдльному кружку, какъ-бы онъ входилъ въ свою спальню, и съ тмь-же предзнаніемъ того, что онъ долженъ встртить, съ которымъ чиновникъ, приходя въ Отдленіе, пробирается въ знакомый уголъ къ своему столу. Онъ такъ хорошо знаетъ каждаго, и его вс такъ хорошо знаютъ, что у него для каждаго готово занимательное, забавное или любезное словечко <о томъ, что интересуетъ его>. Почти съ каждой есть начатой разговоръ, шуточка, общія воспоминанія. – <Для него ничто не можетъ быть неожиданностью: онъ слишкомъ порядочный человкъ й живетъ въ слишкомъ порядочномъ кругу, чтобы съ нимъ могло случиться что нибудь непріятное; ожидать же удовольствія отъ бала онъ давно уже отвыкъ.> Ему не только не тяжело и не неловко, какъ Сереж, проходить черезъ эти 3 гостиныя, наполненный народомъ, а несносно видть все одни знакомыя лица, давно оцненныя имъ, и которыя,¹²⁶ что бы онъ ни длалъ, съ своей стороны никакъ не перемнили бы о немъ мнніе, къ которымъ, однако, нельзя не подойдти и, по какой-то странной привычк говорить, не сказать неинтересныхъ ни для того, ни для другаго словъ, нсколько разъ уже слышанныхъ и сказанныхъ. Онъ такъ и длаетъ; но всетаки скука – преобладающее въ его душ чувство въ эти минуты.¹²⁷ Даже единственный интересъ человка, какъ Князь, не принимающаго прямаго участія въ бал, т. е. не играющаго и не танцующаго, – наблюденія, ни въ какомъ отношеніи не могутъ представить ему ничего ни новаго, ни занимательнаго. Подойдетъ-ли онъ къ разговаривающимъ групамъ въ гостинныхъ, они составлены все изъ тхъ-же лицъ, канва разговора ихъ все та-же самая: вотъ Д., имющая репутацію московской красавицы, платье ея, лицо, плечи, все прекрасно безукоризненно; но все то-же пошло-безстрастное выраженіе во взгляд и постоянной улыбк, и ея красота производитъ на него впечатлніе досады; около нея, какъ и всегда, увиваются: молодой М., про котораго говорятъ, что онъ, правда, дуренъ, но за то чрезвычайно остроум[енъ], милъ; онъ въ душ находитъ, что Д. самая несносная женщина въ мір; но волочится за ней только потому, что она первая женщина въ московскомъ свт; петербургскій щеголь Ф., который хочетъ смотрть свысока на московскій свтъ и котораго за это никто терпть не можетъ, и т. д. Вотъ миленькая московская барышня Annette З., которая, Богъ знаетъ почему, не выходитъ столько времени замужъ, слдовательно, тутъ-же гд-нибудь и послдняя ея надежда, баронъ со стеклушкомъ и дурнымъ французскимъ языкомъ, который цлый годъ сбирается на ней жениться и, разумется, никогда не женится. Вотъ маленькій черномазый адъютантикъ съ большимъ носомъ, который въ полной увренности, что любезность въ ныншнемъ вк состоитъ въ томъ, чтобы говорить непристойности, и помирая со смху разсказываетъ что-то старой эманципированной дв Г… Вотъ старая толстая Р......, которая такъ долго продолжаетъ быть неприличною, что это перестало быть оригинальнымъ, a сдлалось просто гадко <и вс отшатнулись отъ нея>; около нея вертятся еще, однако, какой-то армейскій гусаръ и молоденькій студентъ, воображающіе, бдняги, подняться этимъ во мнніи свта. Подойдетъ ли къ карточнымъ столамъ, – опять на тхъ-же мстахъ, что и 5 лтъ тому назадъ, стоятъ столы и сидятъ т же лица. <Бывшій откупщикъ не похудлъ нисколько, играетъ также хорошо и неучтиво. Старый Генералъ какъ и всегда платитъ дань маленькому сухому человчку, который сгорбившись надъ столомъ> Даже пріемы тасовать, сдавать карты, сбирать взятки [2 неразобр.] и говорить игорныя шуточки каждаго давно извстны ему. Вотъ старый Генералъ, съ котораго берутъ постоянную дань, несмотря на то, что онъ сердится и кричитъ на всю комнату, особенно сухой человчекъ, который, сгорбившись, молча сидитъ передъ нимъ и только изрдка изъподлобья взглядываетъ на него. Вотъ молодой человкъ, который тмъ, что играетъ въ карты, хочетъ доказать, что все ему надоло. Вотъ три старыя барыни поймали несчастнаго партнёра по 2 копйки, и бдный готовъ отдать вс деньги, что у него есть въ карман, – отступнаго.

Корнаковъ подходитъ къ столамъ, желаетъ выигрывать; одни не замчаютъ его, другіе не оглядываясь подаютъ руки, третьи просятъ приссть....... Пойдетъ ли въ залы, гд танцуютъ: вотъ вертятся 5 или 6 студентовъ, два прізжихъ Гвардейца и вчные недоросли, молодые по лтамъ, но состарвшіеся на московскомъ паркет – Негичевъ, Губковъ, Тамаринъ, два или три устарвшіе московскіе льва, которые уже не танцуютъ, а только любезничаютъ, или ежели ршаются пригласить даму, то длаютъ съ такимъ выраженіемъ, которое можно перевести такъ: посмотрите, какъ я рзвлюсь.

Вотъ въ кругу кавалеровъ стоятъ какъ и всегда неизвстные, неподвижные фраки, зрители, которые, Богъ одинъ знаетъ зачмъ, пріхали сюда; только изрдка между ними замтно движеніе, показывается смельчакъ, робко, или слишкомъ смло проходитъ черезъ пустой кругъ, приглашаешь, можетъ быть, единственную знакомую ему даму, длаетъ съ ней, несмотря на то, что ей это весьма непріятно, нсколько туровъ вальса и опять скрывается за стной стоящихъ мущинъ. Вообще въ московскомъ свт мущины раздляются на два разряда: или на недоученных мальчиковъ, смотрящихъ на свтъ слишкомъ серьезно, или на устарлыхъ львовъ, смотрящихъ или показывающихъ, что смотрятъ на него, слишкомъ свысока.¹²⁸

Какія нибудь жалкія, ни съ кмъ не знакомыя, но приглашенныя по проискамъ родственницъ барышни сидятъ около стнъ и дурнютъ отъ злости за то, что, несмотря на ихъ прекрасные туалеты, стоившіе, можетъ быть, мсячнаго труда, никто съ ними танцовать не хочетъ. – Всего не перескажешь, но дло въ томъ, что для К[нязя] Корнакова все это страшно старо. Хотя много старыхъ лицъ сошло и много новыхъ выступило на свтскую арену за его время, но отношенія, разговоры, дйствія этихъ лицъ все т-же самыя. Матерьяльная часть бала, даже буфетъ, ужинъ, музыка, убранство комнатъ, все до того хорошо извстно Князю, что ему иногда становится невыносимо гадко 20й разъ видть все одно и то же. Князь Корнаковъ быль одинъ изъ тхъ богатыхъ, пожилыхъ холостяковъ, для которыхъ свтъ сдлался необходимйшею и вмст скучнейшею изъ потребностей; необходимйшею потому, что въ первой молодости, занявъ безъ труда первое мсто въ свт, самолюбіе не позволяло ему испытывать себя на другой, неизвстной дорог въ жизни и даже допускать возможность другаго образа жизни; скучнйшею-же потребностью сдлался для него свтъ потому, что онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы давно не разглядть всю пустоту постоянныхъ отношеній людей, не связанныхъ между собою ни общимъ интересомъ, ни благороднымъ чувствомъ, а полагающихъ цль жизни въ искуственномъ поддержаніи этихъ постоянныхъ отношеній. Душа его всегда была полна безсознательной грусти о даромъ потерянномъ прошедшемъ и ничего не общающемъ будущемъ, но тоска эта выражалась не тоскою и раскаяніемъ, а желчною, свтскою болтовнею – иногда рзкою, иногда пустою; но всегда умною и благородно оригинальною. Онъ принималъ такъ мало участія въ длахъ свта, смотрлъ на него такъ равнодушно, какъ бы сказать `a vol d’oiseau,¹²⁹ что не могъ приходить ни съ кмъ въ столкновеніе; поэтому никто не любилъ его, никто и не нелюбилъ; но вс смотрли съ тмъ особеннымъ уваженіемъ, которымъ пользуются люди, составляющіе свтъ.

IV.

Увлеченіе.

«Encore un tour je t’en prie»,¹³⁰ говорилъ Сережа своей кузин, обхвативъ ея тоненькую талію и съ разгорвшимся лицомъ, легко и граціозно, проносясь въ вальс уже 10-й разъ черезъ всю залу.

«Нтъ, довольно, я уже устала», – отвчала улыбаясь хорошенькая кузина, снимая руку съ его плеча.

Сережа принужденъ былъ остановиться и остановиться именно подл той двери, у которой, небрежно облокотившись, съ обычнымъ выраженіемъ самодовольнаго спокойствія, стоялъ Князь Корнаковъ и что-то говорилъ <хорошенькой> Графин Ш"oфингъ.