Том 38. Полное собрание сочинений.

Толстой Лев Николаевич

И Егоръ сталъ понимать все больше и больше и, когда вышелъ изъ тюрьмы, разошелся съ прежними товарищами и сталъ совсмъ по иному жить. На мсто прежнее его не взяли и Егоръ похалъ къ отцу и жен и сталъ, какъ прежде, работать. И все бы было хорошо, да теперь ужъ Егоръ не могъ по-прежнему исполнять вс церковные обычаи, пересталъ ходить въ церковь, не соблюдалъ посты, даже не крестился. И когда отецъ и мать укоряли его, старался толковать имъ, но они не понимали. Отецъ даже разъ пьяный побилъ его. Егоръ сдержался. Но отпросился опять въ Москву и ухалъ. Въ Москв долго не было мста, и потому не могъ посылать денегъ, а отецъ сердился и писалъ ему такъ:

«вопервыхъ строкахъ моего писма дорогому моему сыну Егору Иванову отъ матушки вашей Авдотьи Ивановни

посылаю я тибе свое родитилское благословения которое можетъ служить погробъ вашей жизни навеки нирушымай и посылаю я тибе ниской поклонъ и желаю быт здоровымъ навсегда благополучнимъ дорогому нашему братцу Егору Ивановичу отъ сестрицивъ вашехъ варвари и Анни и Александри Ивановыхъ посылаемъ мы тибе по нискому поклону и желаемъ быть здоровымъ дорогому моему супругу Егору Иванову отъ супруги вашей варвари михалловни и здочкою нашей катеринои егоровни посылаю я тибе свое супружецкое почтения ниской поклонъ и желаю я тибе быть здоровымъ и навьсегда благо получнимъ милой мой сынъ Егоръ Иванычъ пополучению моего писма Абирай свою жену и Ачищай мою квартеру чтобы ей небыло А я сней жить нимогу и она нажаловаласъ своемъ роднимъ бывто я не учаю что ты деникъ нишлеш и Атымаю веснорядъ которой мы купили и Астрамили мою сестру навсю диревню смеху наделали А я и ничево и низнаю Я ей слова ниговорила ни проденьги ни пронорядъ А если ты ее ни возмеш то я своемъ судомъ ее выгоню вонъ чтобы небыло ей унасъ вдому наетои нидели Ачиститъ квортеру а еще повестку принесъ урядникъ тибе на ставку иттить».

Получивъ это письмо, Егоръ пріхалъ домой и, молча выслушавъ ругательства отца и жалобы жены, пшій пошелъ въ городъ на ставку.

5.

Въ тотъ самый поздній вечеръ, во время котораго Иванъ Федоровичъ Порхуновъ не могъ удержаться отъ охватившей его радости о томъ, что онъ такъ искусно передалъ доктору, бывшему его партнеромъ, семерку бубенъ съ тмъ, чтобы онъ, отыгравъ свои, передалъ ему въ руку, и большой шлемъ безъ козырей былъ бы выигранъ, и что все совершилось такъ, какъ онъ предвидлъ; въ это самое время въ большой гостиной его стариннаго дома въ Порхунов-Никольскомъ жена Ивана Федоровича, Александра Николаевна Порхунова, бесдовала съ узжавшимъ отъ нихъ, прожившимъ у нихъ десять мсяцевъ учителемъ, тмъ самымъ Неустроевымъ, о которомъ Иванъ Федоровичъ говорилъ въ город съ своими сослуживцами.

Александра Николаевна, несмотря на свои сорокъ пять лтъ и шестерыхъ дтей, была еще красива той вечерней или осенней красотой сильной женщины передъ закатомъ женской жизни. Большіе срые глаза, прямой носъ, густые вьющіеся волосы, чувственный ротъ еще со всми, чужими или своими, но блыми зубами, блый, нжный цвтъ лица и такія же прекрасныя, выхоленныя руки съ двумя перстнями. Нехорошо было въ ней только излишняя полнота и чрезмрно развитая грудь. Одта она была въ простое, но модное шелковое платье съ блымъ воротничкомъ. Она сидла на диван и горячо, взволнованно говорила, внимательно и напряженно вглядываясь въ глаза молодому человку, сидвшему противъ нея.

Онъ былъ невысокій, худощавый, правильно сложенный челіовкъ, съ неразвитыми мускулами и добрымъ, умнымъ лицомъ, съ узко прорзанными глазами, густыми, коротко обстриженными волосами, рзкими черными бровями и такими же усами и бородкой. Невольно бросающейся въ глаза чертой его лица былъ его выдающійся подбородокъ съ ямочкой посередин.

— То, что я говорю, я говорю вамъ не для себя — какъ мн ни жалко лишиться васъ.... для дтей, — сказала она и покраснла. — Но я для васъ, любя, — принимая участіе въ васъ, совтую, очень совтую — не узжать.... Ну сдлайте это... для меня, — сказала она съ тмъ выраженіемъ женщины, врящей въ свою силу.

Лицо его всегда было серьезно и строго, и потому улыбка на этомъ строгомъ лиц, особенно среди черноты волосъ и загорлаго лица выставлявшая яркіе блые зубы, была прекрасная, притягивающая и заражающая. Онъ и сейчасъ улыбнулся этой улыбкой, не могъ удержаться не улыбнуться отъ удовольствiя,

которое доставили ему ея слова, въ которыхъ онъ не могъ не видть того, что въ нихъ было нчто большее, чмъ простое участіе, не могъ не видть того, чего онъ всегда боялся: вызова чувственности, противъ которой онъ зналъ, что не въ силахъ устоять. Но это было совершенно безсознательное чувство. Онъ не только самъ себ, но никому бы не поврилъ въ то, что эта гордая женщина, аристократка, эта хозяйка большого дома, мать дтей, можетъ имть къ нему, къ врагу аристократовъ, буржуа — она знаетъ это, такое чувство. Онъ не врилъ этому, но чувствовалъ то, во что не врилъ.

— Не могу, Александра Николаевна. Не могу и не могу, какъ мн ни дорого ваше доброе чувство ко мн.

— Доброе! не доброе, а гораздо больше, и совсмъ дру.... Ну да все равно. Только не здите.

Онъ опять улыбнулся.

— Хотите, я скажу правду, всю правду, игнорируя всю относительную разницу нашихъ положеній. Если бы я любилъ васъ, какъ любитъ мужчина женщину, я бы не отдался этой любви въ виду различія нашихъ міровоззрній.

— Да почему вы думаете, что я не всей душой съ вами. Я не могу не быть съ вами.... — Она помолчала. — Прошедшаго не воротишь. Но и чувство не удержишь. Послушайте, еще разъ прошу васъ: не узжайте. Не удете? Да? — и она протянула ему руку. Онъ взялъ за руку.

— Александра Николаевна, вдь съ тхъ поръ, какъ узналъ васъ, понималъ васъ — любилъ (онъ съ трудомъ выговорилъ это слово), любилъ васъ.

Онъ самъ не зналъ, что онъ говорилъ. Онъ лгалъ, но все теперь казалось ему позволено для достиженія вдругъ представившейся и неудержимо манившей цли.

— Да?

— Да и да, всми силами души, какъ можетъ любить пролетарій какъ я, снизу вверхъ.

— Не говорите, не говорите.

Они были одни, и случилось то, чего не ожидалъ ни онъ, ни она, и что въ одинъ часъ погубило всю ея восемнадцатилтнюю замужнюю счастливую и чистую жизнь, и что для него осталось навсегда мучительнымъ воспоминаніемъ.

Было два часа ночи, она все еще не спала и вспоминала то, что было, съ ужасомъ и наслажденіемъ, и сознаніе ужаса своего положенія увеличивало наслажденіе воспоминанія объ его любви.

6.

Михаилъ Неустроевъ былъ сынъ умершаго отъ пьянства ветеринарнаго фельдшера. Мать его, необразованная женщина, была жива и жила у его брата Степана, магистра государственнаго права, оставленнаго при университет.

Самъ онъ былъ студентомъ университета уволенъ вмст съ другими товарищами за революціонную дятельность.

Какъ и не могло быть иначе въ то время, въ которое онъ жилъ, Неустроевъ, особенно посл изгнанія изъ университета, какъ даровитый, нравственный и ршительный человкъ, попалъ въ кружокъ революціонеровъ. Кружокъ этотъ ставилъ своей задачей измненіе существующаго правительства разными способами и въ томъ числ и устраненіе (убійствомъ) самыхъ вредныхъ лицъ. Въ самомъ начал участія Неустроева провокатора шпіонъ, выдалъ членовъ кружка, захватили нкоторыхъ, но самые важные скрылись. Неустроевъ же и вовсе не былъ привлеченъ къ суду. Оставшись на свобод, Неустроевъ ршилъ пожить въ деревн среди народа и для этого согласился, по совту Соловьева, принять на время мсто учителя у Порхуновыхъ. Такъ онъ и прожилъ у нихъ десять мсяцевъ, но три дня тому назадъ прізжалъ къ Соловьеву, гд Неустроевъ видлся съ нимъ, его товарищъ по партіи и привезъ ему отъ исполнительнаго комитета требованіе пріхать въ Москву для важнаго дла, въ которомъ онъ былъ нуженъ. Дло это было завладніе деньгами казначейства для расходовъ партіи. Нужны были энергическіе люди, и приглашали Неустроева. Это-то и вызвало его отказъ отъ мста и то странное, случившееся съ нимъ въ этотъ вечеръ, неожиданное событіе, которое еще больше, чмъ все другое, поощряло его къ немедленному отъзду. Поздъ шелъ только на другой день утромъ. И онъ ршилъ зайти къ другу своему сельскому учителю Соловьеву, переночевать у него, отъ него послать за своими вещами и, не возвращаясь въ домъ, ухать.