Тоомас Нипернаади

Гайлит Аугуст

Сын Яан, который уже успел как следует надраться, немедленно с этим согласился.

– Лийз, - говорит он, повернув голову к жене, - сейчас же иди спать, не то и правда придется тебя слегка поучить.

– Вот это другой разговор, - кивает Яак, когда Лийз, не переставая ворчать, уходит из комнаты.
– Такие речи мне по душе. Я вообще тобой вполне доволен, и если бы ты уладил еще и остальные дела, был бы тебе просто благодарен. Почему всегда должен говорить я один? Поговори и ты, Яан, втолкуй Нипернаади, что об отъезде не может быть и речи, что мне еще на недельку-другую

нужна его Кати.

– Вот именно, - поддакивает Яан, - куда спешить, вполне мог бы остаться, еще немного побыть у нас.

– Нет, не останусь!
– с неожиданной уверенностью заявляет Нипернаади.
– Знаю я, зачем это нужно. Вам Кати нужна, потому и не отпускаете.

Яак бухает кулаком по столу, зазвенели стаканы и бутылки.

– Ничего подобного!
– восклицает он в сердцах.
– Мне твоя Кати не нужна. То есть нужна, но Кати сама упирается. Сказала: «Даже не заговаривай, у меня Тоомас». Я на это: «А если Тоомас не женится на тебе?» И она ответила: «Тогда да». А я свое: «Ну, значит, я поговорю с Тоомасом». А она: «Поговори». Вот я и говорю, хочешь ты жениться на Кати? Если хочешь, то отвечай — да. А если нет, то у меня свои планы и Кати о них! Известно. Так-то вот. А теперь отвечай.

– С какой стати я должен отдавать тебе свою невесту?
– удивленно вопрошает Нипернаади.

– Дурак будешь, если отдашь, - откровенно отвечает хозяин Хансуоя.
– Кати такая чудесная девушка, другой такой в целом мире не найдется. Эх, Яан, ты даже не подозреваешь, что значит хорошая девушка. Ты вот получил свою Лийз, но для чего — только для битья, ругани да как рабочую скотину. Верно я говорю или нет?

– Верно говоришь, - отзывается Яан.
– Но Лийз хорошая жена, а лучше мне и не надо.

– Ты не знаешь, чего надо хотеть, глуп еще, - отвечает хозяин Хансуоя.

И они заводят спор, отец и сын, поднимаются, стоят друг против друга, как два вековых дуба, и бутылка с водкой кочует от одного к другому. Нипернаади, зевая, поднимается с кровати и выходит.

Он останавливается посреди двора: сверкает и лучится ночное небо. Тепло, тихо, слышно только, как хрумкают коровы да падают осенние листья. В амбаре еще теплится огонек. Нипернаади подкрадывается ближе и заглядывает в щель.

На кровати сидит Кати, на коленях у нее новые туфли, платки, юбки, она гладит то одно, то другое, подносит к губам то одну, то другую туфельку. И глаза у нее сияют, щеки пылают, ей жаль расставаться со своими сокровищами. Видно, впервые в жизни у нее в руках такие несметные богатства, она чувствует себя прямо-таки королевой среди этой роскоши. Девушка наконец встает с кровати, расстегивает пуговицы, собирается погасить огонь, но тут ее взгляд снова падает на подарки и она бросается обратно. Подбегает, хватает одежды, платки и туфли и прижимает к кубам. Она счастлива и не желает расставаться со своим счастьем.

Заслышав стук Нипернаади, она бросает всю драгоценную охапку в изножье кровати, накрывает одеялом и идет открывать дверь.

– Ты — и так поздно!
– покраснев, говорит она.
– Я тебя не ждала.

– Неужели?
– улыбается Нипернаади.
– А я подумал,

может, ты захочешь рассказать мне о своей поездке?

– Нечего и рассказывать, - застенчиво отвечает Кати.
– Яак ходил к врачу, а я стерегла лошадь. Вот и все.

– Эх ты, глупышка, - с укоризной говорит Нипернаади, - отчего ты не хочешь показать мне свои новые туфли? А я-то радовался, думал, теперь уж Кати счастлива. А Кати-то не счастлива?

Девушка сгребает подарки с изножья кровати и выкладывает на сундук.

– Да вот они, - говорит она, отступая в сторону, словно одежда и туфли вдруг утратили для нее половину своей ценности.

– Ах, до чего хороши! Восклицает Нипернаади.
– И все это накупил дядя?

– Не подумай плохого, - говорит Кати.
– Я знать не знала, что он покупает это мне. Я думала — это для Лийз. Уже он и деньги уплатил и мы вдвоем сидели в телеге, только тогда дядя сказал, чтобы я себе взяла. А я — нет, я отказывалась. Тогда Яак сказал, что у него с тобой свои счеты, он, мол, востребует с тебя эту сумму. А ты ведь обещал купить мне одежду и башмаки, вот я и взяла, я же знала, что ты возместить дяде его расходы. Так что ты не смотри на эти вещи, как на дядины подарки, ты за них должен дяде заплатить.

– Разумеется, заплачу, - самолюбиво заявил Нипернаади.
– И почему ты взяла так мало? Почему не купила еще себе и шелковую шаль, шелковую юбку? И туфель могла бы взять побольше, что значит одна пара по осенней грязи? И на голову могла бы купить что-нибудь, может, когда п придется надеть, в церковь там или на какой-нибудь праздник. Маловато купила, на деньги за моего быка могла бы себе и побольше позволить. Но все равно я рад — теперь тебе больше не мерзнуть, не стыдиться своей одежды. Скоро, значит, и к пастору съездим?

– Когда?
– спрашивает Кати, вдруг враз подобравшись.

– Да хоть завтра, - смеется Нипернаади.
– По мне-то хоть завтра.

Кати задумчиво разглаживает одежду и произносит:

– Завтра... не слишком ли быстро, к чему так спешить? Ты же знаешь, мне еще надо кое-что сшить. И со скотиной еще сколько забот и хлопот, управлюсь ли я с шитьем так быстро? Ты должен быть терпелив со мной, Тоомас. Я ведь из дому пришла совсем раздетая, ни рубашки порядочной, ни юбки. Теперь я хочу себе кое-что пошить. Знаешь, Тоомас, ты сам подумай, ну, пойду я с тобой к пастору оборванкой, люди крик подымут — хозяин Хансуоя посватал нищую.

– Пусть говорят, что хотят, мне все равно, - сказал Нипернаади.

– И все-таки, - не уступала Кати, - я не хочу, чтоб из-за меня пошли всякие разговоры. Да и ни к чему такая спешка.

– Значит, через неделю?
– спрашивает Нипернаади.

Кати задумалась:

– За неделю я не успею ничего. Неужели сейчас так важно назначать какой-то день? Как буду готова — скажу тебе и поедем к пастору.

Нипернаади опустился на кровать, вздохнул:

– Странная ты девушка, Кати. Пока мы были в доме твоей матери, ты и дня терпеть не хотела, а теперь вот нисколько не торопишься. Может, есть тут какая-то причина? Мне кажется, что мой дядя нравится тебе больше, чем я.