Тоомас Нипернаади
Шрифт:
– Я и поговорил, - поддержал ее хозяин Хансуоя, - как приехал, так и поговорил. Я так и сказал: «Тоомас, отдай девушку мне». А он ответил: «Не отдам». И я сказал: «Дурак будешь, если отдашь!»
– Да замолчи ты!
– вдруг рассерженно восклицает Кати.
– И вообще — не слишком-то заносись! Да, да, мы еще у пастора не были, и я пока вольная птичка. Лечу, куда хочу. Что ты скажешь, если утром встану с петухами, увяжу свои вещички в узелок да и уйду с Тоомасом? У него усадьба не чета твоей, дом из свежетесаных бревен и даже с высоченной башней. Ну, что скажешь, если уйду к нему в усадьбу?
– Никуда ты не уйдешь!
– угрюмо отвечает
Кати вдруг прыскает со смеху, смотрит на Яака сияющими глазами и треплет ему волосы.
– Ну и медведь!
– веселится она.
– Яак, знаешь, Тоомас называет тебя горе-матадором и разбойничьим атаманом. Он сказал: «Попал я в разбойничье гнездо, здесь меня наверняка разденут, сапоги, рубашку и те отберут». И верно, смотрю я на тебя, ты как великан, дикарь, выбежавший из чащи, такой огромный, неповоротливый, из одной твоей рукавицы мне целый костюм выйдет. И все же я тебя не брошу, верно ты сказал — никуда я не уйду. Останусь с тобой, горе-матадор и атаман разбойничьей шайки, останусь с тобой, пускай Тоомас моложе, красивей и у него роскошный дом.
Нипернаади поднялся, поблагодарил за кофе и водку и взял шляпу.
– Уже уходишь?
– спросила Кати.
– Не хочешь больше попить с нами кофе и поболтать?
– Уже вечер, - ответил Тоомас.
– Мне еще хочется побродить тут, да и лечь надо пораньше. Завтра вставать с петухами, к обеду хочу быть дома.
Встал из-за стола и хозяин Хансуоя, добродушно потрепал Нипернаади по плечу и сказал:
– Чего тебе спешить, поедешь завтра вечером или даже послезавтра. И помни, что я тебе сказал про лошадь. Сейчас еще светло, поэтому сходи-ка ты на конюшню и выбери себе подходящую. И скажи этому Моормаа, чтобы пошел с тобой. И завтра, пока не позавтракаешь, я тебя в дорогу не пущу, на лошади ты за два часа доберешься. А Кати завтра испечет тебе пирогов в дорогу, сварит кофе, яйца пожарит. Верно, Кати, завтра пожаришь яйца, сваришь кофе и дашь Нипернаади с собой гостинец — пироги — а, Кати?
– Уж я об этом позабочусь, - важно и самоуверенно говорит Кати.
И когда Нипернаади уже уходит, хозяин Хансуоя кричит ему вслед:
– Тоомас, не забудь выбрать себе лошадь, самую лучшую в моей конюшне!
Нипернаади не пошел на конюшню. Уже вечер, на небе появились холодные свинцово-серые тучи. Порывистый ветер гуляет над голыми полями, холодны, пронизывающий. Лийз появляется из амбара, проходя мимо Нипернаади, останавливается, будто хочет что-то сказать, но нет, презрительно улыбается и исчезает в доме. Нипернаади вздыхает и лезет на сеновал. Здесь уже лежит батрак Моормаа, попыхивает зажатой в кулак трубкой. И когда Нипернаади укладывается рядом Моормаа говорит:
– Слышал я, ты завтра уходишь с нашего хутора? Последний раз покурю еще твою трубку из розового корня, потом верну. Хороша трубочка, дорогая и сладкая трубка, на ярмарке такую поди не купишь?
– Нет, Моормаа, - отвечает Нипернаади, - такую и в городе не купишь. Она сделана далеко, за границей, и стоит добрую корову. И все-таки я дарю ее тебе. Кури себе на радость и вспоминай друга Тоомаса. Почему бы мне не отдать тебе трубку из розового корня, если уж я оставляю на этом хуторе кое-что подороже?
Он вздохнул, потер лоб и грустно произнес:
– Знаешь, Моормаа, моя невеста остается у вас здесь хозяйкой. И станет женой Яака. Помнишь, как мы пришли сюда, заливались себе счастливо, как две щебетушки-пташки. И вот Яак женится на
Побеседую по-приятельски с Яаком, угощу его водкой, великодушно похлопаю по плечу. А когда хозяин Хансуоя пригласит меня в дом, посмотрю с сомнением на дверь его хутора и скажу: «Нет, ты меня, конечно, извини, Яак, но в эту дверь я никак не пролезу, неужели и вправду ваши считают эту дыру дверью и ходят через нее в дом?» И когда Кати услышит мои насмешки, она покраснеет от стыда и своей бедности и сильно раскается, что в своем время отпустила меня с пустыми руками. До счастья-то было рукой подать, но слепота и глупость затмили ей разум, - и она выпустила счастье, как дым в окошко. Нет, Моормаа, ты только не думай, что я беден и убог. У меня поместье и большая господская усадьба, совсем недалеко отсюда.
– Да-а, Яак говорил, что ты богатый хозяин, - сказал Моормаа.
– А я давно уже хочу уйти отсюда, не возьмешь ли меня в батраки? Как я работаю, ты сам видел.
– Ты хочешь ко мне в батраки?
– обрадовался Нипернаади.
– Хочешь бросить этого матадора? Приходи, когда вздумаешь, я тебя тут же возьму. И работу твою и усердие я видел, и платить стану больше, чем бедный Яак.
– Где же стоит твой хутор?
– спросил Моормаа, пряча в карман потухшую трубку.
– Поместье мое недалеко отсюда, - живо ответил Нипернаади, - как выйдешь к Хярмасте, сворачивай по большаку налево, и топай по нему пока не увидишь старую корчму, от нее повернешь направо. Дойдешь до мельницы в Валлику, тут дорога пойдет круто в гору, а как поднимешься, так и увидишь красные трубы моего белого дома. А там только назови мое имя, тебя любой доведет до самых моих дверей. Но ты смотри, не обманывай, приходи непременно!
– Не обману, - ответил батрак, - будешь платить больше, так непременно приду!
– Платить буду больше, - торжественно произнес Нипернаади.
– Я хочу зимой валить лес, и рабочие мне позарез будут нужны. Ну, дьявол, я им покажу, кто я такой и на что способен! Вон в щель видишь: в дальней комнате огонек горит — это старый Яак воркует с моей Кати, что же мне теперь — с ума сходить? Этот старый шут шестидесяти лет, этот трухлявый пень, это чучело гороховое будет развлекаться с моей невестой, а я должен спокойненько на это смотреть?
– Если бы он так обошелся с моей невестой, - как бы между прочим заметил Моормаа, - я бы раскроил ему башку дубиной!
– Башку дубиной?
– переспросил Нипернаади.
– Это прекрасная, замечательная мысль. Почему бы мне не сделать то же самое? Точно, чего тут взвешивать да прикидывать, замечательная идея! Ну, погоди, совратитель!
Он быстро поднялся, слез по лестнице, и батрак услыхал, как он торопливым шагом направился к хутору. Моормаа достал трубочку розового корня, раскурил и, зевая, стал посасывать сладкую трубку. Нипернаади возвратился едва ли не через час. Тяжело дыша, он устало опустился рядом с батраком.